Ганс Файхингер «Философия «как если бы»» Часть 29 Глава 25

Международная библиотека психологии,
философии и научного метода

Философия «как если бы»

Система теоретических, практических и религиозных фикций человечества

Автор – Г. Файхингер, 1911
Переведено на английский, 1935
Ч. К. Огденом
Переведено на русский, 2017
Е. Г. Анучиным
Редактор – Е. Ю. Чекардина

Переведено при поддержке журнала © ykgr.ru.
Редактор: Чекардина Елизавета Юрьевна

Копировании материалов книги разрешено только при наличии активной ссылки на источник.

Продолжение...

ГЛАВА 25

Очерк общей теории фиктивных конструктов

Мысль окольна: в этом заключается настоящий секрет всех фикций. Главным объектом логической теории является отделение этих окольных путей от неизменных начальных точек и целей мысли. Фикции – это лишь временные перевалочные пункты мысли, и они не имеют следов в реальности. Мы снова и снова отмечали, что весь мир идей, вся субъективная концептуальная система взглядов человека лежит между ощущением и движением (которое в конце концов также может быть сведено к ощущению).

Конечным отношением логики к фикциям остаётся и должна оставаться их оценка как точек перехода для ума. Но мы рассматривали мысль как целое, со всеми ее вспомогательными аппаратами, ее инструментами и механизмами, другими словами, всю теоретическую деятельность человека лишь как точку перехода с практической полезностью в качестве конечной цели, будь то обычное действие либо интерпретированное идеалистично как действие этическое. Таким образом, мы модифицируем фундаментальную концепцию философии Фихте для нашей текущей цели. Идеи как точки перехода также являются соединениями, посредством которых устанавливается связь между идеями. Однако, сравнение физических событий с психическими должно восприниматься серьезно. Мы не должны рассматривать механические процессы лишь как физические феномены, но должны рассматривать их, как механика рассматривает их применения в практических целях, для увеличения мощности, например, рычаг, канатный блок, винт, наклонную плоскость и т.д. В мыслительной механике имеют место такие же события.

Психические феномены не являются механическими только с точки зрения того, что они происходят из необходимости и в соответствии с законом, что комбинации, слияния и апперцепции возникают механически, но поскольку они в том числе следуют законам их собственной, особой механики; в том смысле, что через применения вроде тех, что использует физическая механика, перерабатываются и используются элементарные естественные силы. Психика, таким образом, должна рассматриваться как машина, не только потому что она работает в соответствии с психо-механическими и психо-химическими законами, но и в том смысле, что ее естественные силы умножаются этими механическими процессами.

Машина – это приложение практической механики, посредством которого данное движение достигается с наименьшими затратами энергии. Человеческая психика, рассматриваемая как психическая машина, в высокой степени удовлетворяет этому условию, и поэтому ее деятельность должна рассматриваться как обладающая целью. Работа, требующаяся от человеческой психики – это движение в самом широком смысле этого термина, в первую очередь чисто внешнее движение, а также движение рефлексивное, а во вторую – движение своевольное, подчинённое сохранению организма. Вся машина психики, таким образом, должна рассматриваться как энергосберегающее устройство, как устройство, позволяющее организму совершать его движения наиболее эффективно, т.е. быстро, четко и с наименьшими затратами энергии.

Но машина, взятая в целом, состоит из отдельных частей, которые внутри нее имеют ту же задачу, что и вся машина в отношении комплекса феноменов. Так же и с психикой. Индивидуальные психические акты следует рассматривать с той же точки зрения, что и механизмы сохранения энергии, производящие желаемую работу так быстро и эффективно, как это возможно. И, наконец, мы должны также помнить, что человек постоянно совершенствует свои машины, что они делают свою работу ещё быстрее, лучше, эффективнее и с большей экономией энергии (нужно только вспомнить об эволюции парового двигателя); таким же образом психика всегда совершенствует свои механизмы.

Таким образом, психика – это машина, постоянно улучшающая себя, и ее задача состоит в совершении безопасных и целесообразных движений, необходимых для сохранения организма, с минимальными затратами энергии; движения в самом широком смысле слова, как конечной цели всех наших действий. Вся наша умственная жизнь произрастает из ощущения и находит наивысшую точку в движении; между ними лежат лишь точки перехода. Постепенное улучшение умственной машины ясно выражено, к примеру, в законе конденсации идей — психо-механическом процессе, существенно улучшающем скорость, безопасность и эффективность идей.

Это можно сравнить с эффективностью сжатого пара, к примеру, мощность которого напрямую зависит от его так называемого «натяжения». Конденсация не менее важна в психической машине, чем в более материальных машинах механики. Все формирование концепций можно свести к процессу конденсации, посредством которого существенно повышается его рабочая ёмкость. Мы должны, однако, помнить в этой связи, что первостепенной важностью обладает не машина, а ее работа. То же правдиво и для психики и ее особых машин. Ее целью является произведение целесообразных движений или, выражаясь идеалистически, действий этических. Относиться к идеям как к самоцелям ошибочно; а в последнем анализе теоретическое – это лишь средство практического. Как только мы начинаем рассматривать проблему с этой стороны серьезно, что впервые было предпринято Кантом и Фихте, освещается достаточно большое число проблем и неясностей.

До сих пор наш взгляд, хотя он и может казаться странным и надуманным, в сущности, лишь переносит на область психического метод подхода, давно ставший обычным среди физиологов в отношении органической функции мозга, особенно после того, как закон сохранения энергии дал нам глубже и вернее взглянуть на органические процессы. Более того, наше отношение является лишь частным применением и более серьезным развитием того, что уже можно найти у Канта, Гербарта, Фихте и Шопенгауэра.

Мы не можем принять обычный взгляд, что мысль является самоцелью. Мысль служит как средство коммуникации с другими, и ее отдельные механизмы должны рассматриваться как механически целесообразные. Сведение всего концептуального мира к таким мыслительным целесообразностям является задачей эпистемологии, ее методология формирует субъектную сущность логики. Все логические методы, включая фиктивные, – это лишь помощь и вспомогательные устройства этой машины, механическую структуру и полезную работу которой мы рассмотрели выше.

Настоящей задачей методологии является научить нас манипулировать этим инструментом, этой мыслительной машиной. Мы уже отмечали, что методология такого рода может довольствоваться сначала внешними, постоянно воспроизводящимися правилами, складываемыми эмпирически, тогда как научная методология должна, в конце концов, основываться на теоретическом анализе механических операций ума. Такой анализ привел бы всю сложную процедуру мысли назад, к таким простым основным принципам, как, к примеру, принцип рычага. Мы обнаружили, что фикции, в общем, являются элементарной помощью мысли, упрощая движение мысли и больших мыслительных масс с механической мыслительной работой в качестве их объекта. Эти фикции играют в механизме мысли ту же роль, которую играют механические целесообразные средства в физической теории машин. Разнообразные виды фикции соответствуют разным средствам помощи физического движения. Самые сложные из этих средств помощи движению мысли, например, идея бесконечного, должны быть сведены к простым, механическим принципам того же рода.

Два элементарных психо-механических принципа, наиболее выделяющихся в психологическом анализе, это формирование недвижимого ядра посредством категорий и недвижимых центров, посредством общих идей. Сводя все феномены и их отношения к нескольким примитивным аналогиям, которые постоянно уменьшаются в количестве, а именно категориям, движение мысли дано в определенном и зафиксированном направлении. Таким образом формируются психические рычаги и сначала через их инструментарий делается возможным свободное движение мыслительных масс. Блоки (как «канатные блоки» – прим. переводчика) также создаются в форме концептуальных конструкций и таким образом позволяют отдельным комплексам ощущений связаться друг с другом и взаимодействовать.

Преобладающий интерес во всех этих процессах заложен в вопросе, почему упрощение мыслительных движений должно быть образовано этими порядками, и как получается, что несмотря на эти фиктивные опосредующие элементы, мысль достигает цели своей логической активности. Когда формируются целые комплексы схожих элементов, центров схожести, как происходит в случае с категориями, которые должны рассматриваться как аналогии, и с концепциями, психическое движение идей тем самым естественным образом увеличивается, укрепляется и усиливается. Центр такого рода имеет гораздо больший потенциал притяжения, чем одиночный элемент. Посредством этих центров упрощается и ускоряется сравнение одиночных феноменов. К примеру, возникший одиночный феномен не должен притягиваться к каждому схожему ощущению, но он будет притянут к мощному центру схожести с большей силой, и его приближение к этому центру будет соответственно более быстрым.

Однако, этим движением становится возможно чрезвычайно быстрое сравнение с комплексами ощущений, содержащими и проявляющими центр схожести. Тем самым становится очевидно, что единственной целью этих центров является укрепление и ускорение сравнения отдельных ощущений. Тем самым оно служит лишь образованию и ускорению психического движения, а своей цели оно достигает при выполнении этой задачи. Из этого обязательно следует, что центр равности может в конце концов служить лишь точкой перехода для движения, так что настоящий интерес представляет только обратное движение отдельных ощущений самих по себе. Это движение поддерживается центрами, о которых мы говорим.

Элементарные механические процессы, имеющие место в психике во время мышления и понимания, также являются частью ответа на вопрос, почему, несмотря на эти фиктивные, субъективные идеи, мы тем не менее преуспеваем в достижении реальности. Эти идеи, а часто и очень обширные фиктивные методы, связанные с ними, в конце концов лишь точки перехода, поддерживающие психическое движение, совершаемое при их помощи, но таким образом, что они в свою очередь отбрасываются. Как только центр произвел свою службу, например, сделал движение отдельных комплексов ощущений и идей возможным, он достиг всего, на что он способен, и больше не берется в расчет. Его работа заканчивается, как только он исполняет свою функцию посредничества.

В этом элементарном механизме — формировании центра схожести — заключается секрет всех фикций, будь то простые, как искусственная классификация, или сложные, как идея бесконечности.

Для нас все высшие концепции – это деликатные мыслительные вспомогательные средства такого рода, части машины в диковинном механизме мысли, и наша задача здесь заключается в возврате к элементарным механическим законам психической жизни.

Точки перехода выражают отклонения от реальности, которые, когда мы чисто теоретическим образом следуем без отношения к реальности феномена, должны привести к противоречиям с действительностью, которые мы описали выше как характеристику фикции. Первая черта, а именно, что они исчезают в историческом процессе, а в логическом отменяются, обязательно следует из характера фикций как переходных точек мысли.

Мы должны здесь твердо придерживаться принципа механизма мысли, принципа, гласящего, что все идеи и комплексы идей продвинутого типа, пока они не совпадают с реальностью напрямую, лишь обеспечивают поддержку, ускоряют и укрепляют мыслительный механизм. С другой стороны, мы должны всегда быть начеку, не давая себе присваивать реальность этим ментальным комплексам и вспомогательным средствам; поскольку только ощущаемое, только встречающееся нам в мире восприятия, будь то внутреннее или внешнее, реально. Если мы предположим эти фикции реальными, последуют все те антиномии и противоречия, сохраняющиеся в истории философии от ее истоков и до нынешнего дня.

Все другие общие методологические принципы для фикции обязательно следуют из этих отношений: к примеру, необходимость уничтожения субъективных логических подмостков мышления по исполнению ими своего действительного предназначения, их уничтожения исторически или логически, чтобы, таким образом, неверные и вымышленные идеи не беспокоили наше видение реальности.

Вышеупомянутая теория центров схожести может теперь быть продолжена от элементарных фиктивных процессов формирования общих идей и общих мыслительных форм к более специальным фикциям. В каждом случае формируются группы идей, действующие как посредники для связи, сравнения и настройки концепций. По сути, мы имеем дело с вариацией одного и того же базового процесса — с формированием мыслительных конструкций, интерполируемых на процесс мышления с целью его поддержки и укрепления. И пока все мышление в конце концов приводит к уравнению, фикции позволяют сохранить влияние этого уравнения и сравнения там, где иначе они были бы невозможны.

Из всего этого очевидно складывается существенная важность фикций. Они, как верно утверждает Лотце, обладают выдающейся «важностью для процессов открытия». На самом деле, они являются частью ars inveniendi (искусства отыскания), которое в прошлом обычно приписывалось логике.

Кроме общего предупреждения не путать фикции и реальность, мы также можем обратить внимание на факт того, что каждая фикция должна быть способна оправдать себя, т.е. должна оправдывать достигаемое в прогрессе науки. Это должно показываться в каждом случае, что каждая форма, каждая структура не излишни, что они несут службу, кроме того, границы их влияния должны также быть определены. Разрыв между реальностью и фикцией всегда должен выделяться, а осторожность должна соблюдаться, чтобы не путать с реальностью ни саму фикцию, ни ее немедленные следствия. При всех этих предосторожностях фикция может рассматриваться как «легитимированная ошибка», то есть, как фиктивный концептуальный конструкт, оправдавший свое существование своим успехом. С другой стороны, было бы неправильно доказывать логическую чистоту или реальную допустимость такой логической процедуры из-за ее успеха.

Фикции являются и должны оставаться обходными и непрямыми умственными путями, которые не могут рассматриваться как по-настоящему допустимые или лишенные логического противоречия, потому что они провожают нас к нашей цели. Это и в самом деле фундаментальная ошибка, и мы уже неоднократно ее выделяли — объяснение логического успеха логической чистотой. Однажды заявлялось, что раз дифференциальное исчисление приводит к верным результатам, то должны быть дифференциалы и в реальности, и что идея дифференциалов не могла бы быть противоречивой. Этот вывод, как мы уже говорили, неверен. Даже те фикции, что с субъективной точки зрения абсолютно необходимы, такие как категории, если вообще рассуждать дискурсивно, не мыслятся объективными. Субъективная необходимость, к примеру, отнесения всего, что мы наблюдаем, к категориям вещей, не является критерием объективной валидности.

Анезидем (Aenesidem) весьма верно свёл философию Канта к следующей формуле: — Кант продемонстрировал, что необходимость мыслимости никоим образом не то же самое, что существование. Причину следует искать в том факте, что мысли для достижения своих целей требуются умственные средства, которые во времена до Канта ошибочно принимались за реальность. Это правда, что Локк, Беркли и Юм частично понимали это лучше и чётче Канта. У Канта мы напрасно ищем эту определенно современную точку зрения, с которой к мысли относятся как к средству достижения цели.

Для него главным вопросом было не то, как получается, что цель мысли выполняется этими средствами, а неверно поставленный вопрос, какое оправдание мы имеем для формулирования априорных законов природы, приемлемых для любого опыта. Эти вопросы очевидно схожи, но они никоим образом не идентичны. Мы не считаем фактом наше провозглашение априорных законов — поскольку было доказано, что это иллюзия; но то, что наши цели достигаются логическими средствами — факт; и что мы хотим знать, так это как это происходит, каким является механический процесс, посредством которого эти средства настраиваются на достижение их цели. Что для нас является фактом, так это действительная эмпирическая верность результатов наших мыслительных операций, и мы хотим знать, как эти мыслительные операции достигают таких верных результатов. С другой стороны, мы знаем, что способы, методы и процедура мысли субъективны, т.е. фиктивны.

Для современности вопрос стоит следующим образом: каковы механические законы, согласно которым причинно-органические процессы развиваются и протекают своим чередом; с помощью каких психо-механических процессов категории и фикции возникают из ощущений; и, наконец, через какие психо-механические средства эти структуры на самом деле приносят пользу? Отдельная заслуга Канта в том, что он показал, что большинство мыслительных конструктов чисто субъективны. То, что это фикции в нашем смысле слова, т.е. фикции как средства достижения конкретных целей, он понимал не лучше Юма.

Мы уже достаточно выделили важность фикций для теории знания. И снова главное ударение должно быть поставлено на тот факт, что эти эпистемологические фикции, т.е., в частности, категории, абсолютно незаменимые для мысли, поскольку иначе мышление вообще не могло бы быть дискурсивным. Однако, эпистемологическая фикция категорий обладает отдельной ценностью, потому что их необоснованный перенос на мир в целом приводит к важным философским идеям вроде вещества мира, космической энергии, космических причин, которые являются необходимой логической иллюзией. Существование необходимых логических иллюзий было предположено до Канта, однако именно он впервые совершил их полное открытие.

Говоря об отношениях феноменов, мы можем иметь в виду вещи и свойства, причины и следствия; но за пределами феноменов этот концептуальный подход не имеет никакого обоснования. Его применение в этой связи позволяет возникать иллюзии настоящих вещей «как таковых», настоящих причин «как таковых». Даже Кант не избежал этой иллюзии полностью. На самом деле, у нас есть только ощущения и неизменное сосуществование, и последовательность феноменов. Мы можем обращаться к этим «вещам» и «причинам», пока будем осознавать, что такие формы выражения и мышления выбираются лишь из удобства. Но как только мы принимаем трансцендентальные «вещи в себе» за реальные, мы становимся жертвами иллюзии, которой не смог полностью избежать даже Кант. Эти Dinge an sich по-видимому необходимы с субъективной и концептуальной точки зрения, чтобы вообще дать нам мыслить дискурсивно о мире, но они не являются чем-то большим, как впервые заметил Маймон.

Тогда главным результатом нашего исследования становится то, что движущей силой мысли является противоречие, и что без него мысль вообще не смогла бы достичь своей цели; что оно имманентно дискурсивной мысли и является одним из ее составных элементов.

Мы неоднократно указывали выше на то, что граница между истиной и ошибкой не жесткая, и в конечном итоге мы могли продемонстрировать, что называемое нами истиной, а именно концептуальный мир, совпадающий с внешним миром, это всего лишь самая целесообразная ошибка.

Конечно, под содержанием истины мы здесь понимаем не установленные неизменные последовательности, а формы мысли.

Концептуальный мир, как мы предполагали и в итоге установили, субъективен в своих формах: реально только наблюдаемое и неизменное. Весь корпус, куда мы устанавливаем воспринимаемое, только субъективен; субъективное фиктивно; фиктивное ложно; ложность – это ошибка. Мы видели, что амбиции науки лежат в произведении из мира идей ещё более полезного инструмента обращения с вещами и действиями. Мир идей, получающийся из этих амбиций, и который мы в общем случае называем «истина», следовательно, лишь самая целесообразная ошибка, т.е. такая система идей, что даёт нам действовать и обращаться с вещами наиболее быстро, аккуратно и безопасно, с минимальным числом иррациональных элементов.

Границы между истиной и ошибкой, в таком случае, точно так же движимы, как и все такие границы, к примеру, как между холодным и теплым. Холодный – это уровень температуры, не подходящий для нас, теплый – более подходящий. Объективная разница между ними заключается лишь в уровнях. Субъективно их разница может смещаться в зависимости от обстоятельств и природы наблюдаемого объекта. Таким же образом, истина – это лишь самый высокий уровень целесообразности ошибки, а ошибка – это наименее целесообразная выдумка, фикция. Мы называем наш концептуальный мир истинным, когда он лучше всего позволяет нам достичь объективности и действовать согласно. Так называемое согласие с реальностью должно быть наконец-то отброшено как критерий.

Предыдущие части книги можно найти по ссылке: https://ykgr.ru/biblio/filosof/hans-vaihinger

Переведено на русский Е. Г. Анучиным при поддержке журнала © ykgr.ru.
Редактор: Чекардина Елизавета Юрьевна
Копирование материалов книги разрешено только при наличии активной ссылки на источник.

На английском в Литрес На английском в OZON На русском языке в ykgr.ru

Встречаются по симпатии, лучшие феи проститутки в Брянске, всегда с желанием и настроением, проверь - redbryansk.ru. Явный плюс, что девушки оставляя на сайте redbryansk.ru свою анкету, размещают достоверные фото. Лучшие в городе лучшие феи проститутки в Брянске, горячие и прелестные, они такие игривые и стройные, что мужчины тают под их чарами. Это прекрасный шанс устроить себе праздник.