Фикция как инструмент приближения опытного переживания истинности

Русскоязычному читателю впервые предлагается ознакомиться с основанием онтологического подхода, именуемого идеалистическим позитивизмом, также известного как фикционализм.

Дмитрий Дундич (https://www.facebook.com/ddundich) – старый знакомый книги Ганса Файхингера «Философия “как если бы”», обладатель одного из первых раритетных немецких изданий 1911 года встретился в помещении Санкт-Петербургского Музея Звука с автором текущего перевода книги Егором Анучиным (vk.com/hans_vaihinger), чтобы поговорить о том, что такое фикция в понимании немецкого философа и почему она интересна сегодня.

— Вы можете что-нибудь рассказать про иррациональное в философии? (здесь и далее – жирным выделены слова Егора)

— Сейчас, погрузившись в тексты, вряд ли я сформулирую...

Потому что мое восприятие складывается у меня так, что я не запоминаю каких-то четких формулировок и концептов, а при работе с ними они становятся частью моего взгляда, частью моего отношения. Это даже может быть не принятие этой концепции, а наоборот их преобразование или отталкивание и формирование своего понимания. Иррациональное...

— Почему Вы считаете, что иррациональное существует?

— Тут надо определиться, что мы под этим подразумеваем.

— Рациональное – сводимое к системе.

— Рациональное как нечто конкретное и полезное, ощутимое. То, что можно потрогать, то, что можно представить, что мы можем потрогать. А иррациональное...

Для меня иррациональное – это в некотором роде синоним идеалистического.

— Иррациональное?

— Да. То есть, в каком-то смысле.

Иррациональное...

Нет, пожалуй, сегодня я не готов говорить об иррациональном.

— Хорошо.

— Мне бы хотелось обсудить некоторые принципы твоей работы над переводом и высказать свое отношение к твоей работе. Почему? В последнее время был даже фильм такой – «Трудности перевода». Я считаю очень ценным перевод этой книги с точки зрения истории философии, истории познания. Потому что как раз этот пласт, этот взгляд, эта теория совершенно выпала из истории, как она видится в русскоязычной, или даже в восточнославянской философской традиции, если можно так сказать.

«Философия “как если бы”» для меня, когда я впервые услышал это название, я сразу вспомнил о том, что история не терпит сослагательного наклонения. Она не терпит такого понятия «как если бы». Меня это почему-то всегда возмущало. Почему это история могла пойти только так? Да, она совершилась, но факт ли то, что она могла бы пойти иначе? Что на это могло бы повлиять? Если бы произошло по-другому? Если бы одни повели себя активно, не пошли на какие-то политические шаги. А другие не были бы так нахраписты...

— Но Файхингер рассматривает «как если бы» исключительно как концепцию, которая не предполагается к доказательству в будущем.

— Но он говорит, что она полезна для понимания как инструмент. Костыли не могут заменить ноги, но они могут помочь человеку передвигаться. Они выполняют свою функцию.

— Да, именно за этим они и нужны.

— Именно так он и объясняет рациональность своего иррационального взгляда. Я так понял из того, что прочитал.

— Это идеализм?

— Идеализм – сами конструкции, они не жизненные, они не из жизни. Они чисто умозрительны, они идеальны, а идеальное – это и есть в каком-то роде идеализм. Идеализм не в плане какого-то всеобщего взгляда на мир, «Все рождено духом», как в высшем понимании, так и у человека. Не в этом смысле, а идеализм в локальном смысле, как идея.

И вот здесь мне очень интересно, как он различает. Вот мы сегодня говорили о различии (до записи интервью – прим. автора). Он различает абстрагирование, абстракцию и фикцию, свое понимание фикции и абстракции. То есть и то и другое, они близки, но он их различает. Он говорит – «это не одно и то же». И на протяжении нескольких глав рассматривает, что это не одно и то же.

— Он говорит, что мысль используется волей как средство достижения своей цели.

— Ну мысль – это...

— То есть фикция как конструкт, идеалистическая вещь, которую нельзя потрогать, иррациональная в своем проявлении...

— Поэтому ее называют иррациональной, она не рациональна. В плане того, что это не предмет, это не предметность, это идея.

— Она используется как средство достижения цели.

— Ну да, в чем тогда вопрос?

— Нам, может быть, было бы интересно обсудить, почему фикция вообще стала для Файхингера чем-то настолько явным, что он решил написать об этом книгу?

Потому что ведь существуют различные философские течения, различные направления. И он решил, что его видение, его концепция фикций как инструмента, с помощью которого создаются ничем не обоснованные, но все равно проявляющиеся в действительности концепции, они не описаны никем другим.

Более того, они встроены и в философские движения всех тех людей, которых он упоминает в книге. Почему он посчитал, что фикции – это что-то, что действительно имеет место быть?

— Он просто говорит о том, что этот инструмент – фикция, и этот метод – создания фикций, который он называет фикционализм...

— Он [действительно] описывает метод – метод создания фикций.

— Да, то есть он говорит, что есть фикции, есть метод создания фикций. Он говорит, что на протяжении всей истории человеческой мысли они использовались всегда. Они потом заменялись, они совершенствовались, они изменялись, они превращались в гипотезы. Но они имели место всегда. И продолжают иметь место. Мы создаем фикции в своей жизни для того, чтобы как-то объяснить для себя...

То есть это еще не гипотеза, это еще фикция. Она может стать гипотезой, но не факт.

— Он очень строго, на самом деле, предупреждает от того, чтобы превращать фикции в гипотезы.

— Может быть.

— Он как раз говорит, что если фикция превращается в гипотезу, то она становится догматом.

— Ну, она тогда уже не фикция, это понятно. Создание фикции – это просто этап познания.

— Фикция – это способ познания? То есть создание концепции фикции – это способ познания?

— Да.

— Какого-то пережитого опыта?

— Ну да.

— Соответственно, выстраивание метода оперирования фикциями или их конструкции – это попытка создания чего-то на основании анализированного опыта, с помощью чего можно было бы конструировать более полезные фикции в будущем? Или это исключительно аналитический подход?

 — Нет, наверное, первое. Все-таки он рассматривает в исторической ретроспективе то, что их создавали всегда. Ими пользовались всегда, так давайте рассмотрим вообще, на протяжении большого исторического пласта и тематического, ведь он там рассматривает и науку, и религию, и юриспруденцию, и жизнь человека...

— Лингвистику.

— То есть все, все что связано с человеком, с его познанием мира, с его взаимоотношением. Он везде пытается найти эти фикции, рассмотреть их, увидеть, как они взаимодействуют. То есть дать человеку, может быть, читателю, который будет с этим знаком, увидеть целостную картину всего этого.

То, что он делает оценки, это уже другой вопрос. Мы можем с ним согласиться, можем не согласиться. Это опасно. Почему? Почему это опасно? Превращение фикций в гипотезы. Почему это опасно?

— Он говорит, что очень много фикций, которые стали восприниматься как гипотезы, просто стали... замещать собой реальность.

— Завели в тупик человеческую мысль. Но это же момент проб и ошибок. Куда от этого деться? Этого же не запретить. Человеку вообще нельзя запретить ошибаться. Человеку невозможно запретить оставаться в какой-то иллюзии, в очаровании своей выдуманной фикцией. Это невозможно запретить, но и в то же время эту иррациональную вещь лучше рационально познать. В историческом и в практическом смысле.

Это мое видение, естественно, это не Файхингер, это мое видение, которое я получил из твоего перевода, из попыток перевода моих друзей. И вообще чтения всего, что у нас есть. Очень мало, конечно, у нас есть по Файхингеру.

— Получается, что это больше на самом деле анализаторский аппарат для того, чтобы превратить просто пережитый опыт, со всей его рациональностью и иррациональностью, превратить его в материал для анализа с точки зрения метода проб и ошибок.

— Да, метода познания. Видимо да.

Ведь он проделал колоссальную работу, проанализировав человеческое познание во многих отраслях жизнедеятельности человека, рассмотрев именно вот эту иррациональную сторону.

Я возвращаюсь к Фейерабенду, он тоже об этом говорит. Он говорит о важности нам понять мифы, сказки, религиозные конструкции и их роль в познании человеком себя и природы социальных процессов. В принципе, Фейерабенд очень близок Файхингеру.

— Файхингер пишет, что использование идеи может быть практически целесообразно, и что использование той или иной идеи, которая может быть фикцией, может быть не фикцией, может быть не просто допустимо, но необходимо, и именно в этом коренное различие между фикцией и, допустим, ошибкой.

— Да, но вот тут как раз возникает важность исторического понимания всего этого процесса. Потому что как мы можем определить, созданная нами конструкция, вот эта идеальная конструкция...

— Как мировоззрение или что?

— Нет, нет, она является фикцией?

— Или идея.

— Фикцией, которая может сыграть свою положительную роль в познании?

Или ошибкой?

— Обязательно положительную?

— Ну...

— Такую роль, какую она исполняет.

— Ну да, но тогда ошибка тоже играет свою роль.

Просто некоторые ошибки могут стать фикциями...

— При том что та или иная идея, которая становится фикцией, или не становится, она может быть в свое время оценена как неверная или по крайней мере не в полной мере теоретически оправданной.

— Ну и что?

— Вот Вы сказали в самом начале, что для Вас интерес в этой книге сперва появился благодаря тому, что вы задались вопросом - «Что в прошлом могло бы случиться по-другому?»

— Да.

— С точки зрения фикций, с точки зрения фикционализма, разве не все, в таком случае, что произошло в прошлом, так как оно произошло, оно просто такое, какое оно есть?

— Но это не фикция, это факт. Он там говорит о фактах...

— Можно ли в таком случае вообще использовать фикционализм как нечто, с помощью чего можно создавать будущее?

— Именно, именно.

Рассуждая о том, как могло бы быть иначе в прошлом, мы можем моделировать будущее, попытаться не наступить еще раз на те же грабли. Вот в этом смысле, в этом смысле фикция есть…

Фикция – неправда. Фикция не тождественна реальности.

Но она есть способ не пойти по той же самой дороге, по которой люди уже ходили, и которая оказалась тупиковой. Ну, я так понимаю.

— То есть Вы рассматриваете фикции исключительно с точки зрения исторического аналитического инструмента. Инструмента аналитики какой-то исторической перспективы.

— Нет, в том числе. Не только, конечно.

— Но заинтересовало это Вас поэтому.

— Первоначально да, конечно. А сейчас вот это вот, в принципе...

Он обогащает теорию познания, Файхингер, тем, что вводит это, четко формулирует и иллюстрирует в разных областях человеческой деятельности и на протяжении определенного исторического периода. Важность этого метода – создания и оперирования фикциями,

— В одном месте он пишет, что фикции без психологии, философии и эпистемологии являются и могут являться лишь методической абстракцией, которую нельзя привести к систематическому заключению. Без психологии.

— Ну, это очевидно, я не знаю, тут возразить или согласиться. Это очевидно, я согласен с этим.

 — Для него данность происходящего, того, что он называет актуальное, является следствием биологической функции мысли.

 Действия человека продиктованы реакцией на раздражители.

— Ну это как раз не фикция.

— Даже если это не фикция, в его понимании можно проследить связь между произошедшим, и даже не какими-то причинами в действительном, то есть в исторической перспективе, а скорее в психологическом. То есть в той или иной фикции, почему она сложилась так, а не иначе, заложены какие-то психологические причины.

 — Ну, видимо все, что порождает человеческая мысль, как-то связано с психологией, я не вижу ни проблемы, ни вопроса. Ну да. И что? У тебя есть вопросы здесь?

— Да, аналитический подход к истории, мне кажется, оперирует несколько другими функциями, нежели психологическими.

Потому что когда мы говорим о какой-то исторической перспективе...

Честно говоря, для меня то, что Вы сказали по поводу того, что произошло тогда, в прошлом, почему оно произошло так, а не иначе, и то, что Вы сказали, что история философии, по крайней мере восточнославянской, абсолютно никак в себя не включает работу по фикционализму, в первую очередь существует в каком-то политическом аспекте.

— Не понял.

— Абстрагирование исторической перспективы...

То есть, если мы рассуждаем об историческом, если мы рассуждаем о том, что произошло, допустим, в восточнославянской школе философии, или восточнославянской политике, если мы это абстрагируем, если мы это превращаем в модель и начинаем оперировать этим идеалистично, то есть представляя...

— Как если бы.

— Как если бы, да, то мы начинаем работать скорее не с фактами, не с исторической, может быть, документацией. Мы начинаем работать в первую очередь с собой.

— Мы сочиняем, конечно. Ну так психологизм...

Я не развожу это в совершенно разные вселенные – психологизм и рациональность. То есть иррациональное и рациональное существуют одновременно и переплетено.

Просто, как я понимаю, он нам показывает еще один нюанс человеческого познания, которое связано и с его чисто аналитическим умом, и с психологической рефлексией на все это, и ролью индивидуальности как субъекта истории и как субъекта создания философской конструкции. Это все в одном процессе, нет чистого иррационального.

Чисто иррационального нет. Как нет чисто рационального.

Просто есть преобладание одного или другого. Так же как в философии, существует понятие двух фундаментальных школ – материалистической и идеалистической, где в основу положены совершенно разные вещи. Где-то материя, а где-то...

Но существуют еще и дуалистические взгляды, которые считают равноценными. И причем этот дуализм внутри тоже достаточно разнообразен.

Поэтому...

— Вы думаете, что не противоречиво рассмотрение «как если бы» как фикционализма с точки зрения психологической и с точки зрения инструмента анализа исторической перспективы?

— Я не считаю, что это противоречиво, надо включать. И психологический аспект сюда тоже надо включать.

— Философия, в том, что я раньше процитировал, что философия и эпистемология без психологии являются и могут являться лишь методической абстракцией, которую нельзя привести к систематическому заключению...

У него в тексте есть такие вещи, где он пишет, что для него философия становится мертвой, когда она не подпитывается из практических отраслей, из естественных.

То есть, метод «как если бы» невозможно было бы представить себе, по крайней мере эту книгу невозможно было бы представить без анализа уже существующего материала.

Он рассматривает юриспруденцию, он рассматривает математику, он рассматривает физику, он рассматривает научные дисциплины...

— Биологию, химию, все.

— Да, в принципе биологическую систему классификации...

— Да, да, да, Линнея там упоминает.

— Науки становятся просто материалом, где он ищет те или иные проявления его теории.

— Ну, он показывает, что на всех этапах человеческого познания используется этот инструмент – Фикция. И он просто показывает отличия, чем отличаются фикции от...

Он говорит, что она обладает определенной степенью самостоятельности – эта идея фикции. Она обладает определенной степенью самостоятельности в этом процессе.

— С помощью этой теории можно создавать новые фикции?

Или это просто метод описания?

То есть метод эмпирической категоризации происходящего как фикции или как не фикции.

— Вот я пока еще не знаю. Потому что книга еще не до конца переведена – переведена половина, где-то около, да?

— Да.

— Ну, хочется надеяться, мне интересно, что можно будет вынести из такого целостного исследования – жизненного подвига Ганса. Очень интересно проанализировать то, чем ты занимался, чем я занимался. Узнать больше о тех философах, которых он упоминает как повлиявших на его взгляды и на его пристальное внимание к проблеме фикций.

Ведь надо сказать, что Файхингер также не является создателем и термина, и этого подхода. Он лишь пытается систематизировать и рассмотреть его, впервые так комплексно. То есть это точно так же, как нельзя говорить о том, что прибавочную стоимость выдумал Маркс или ввел. Потому что он рассмотрел механизм возникновения прибавочной стоимости, но он его не выдумал. Его выдумали другие – его предшественники, и он об этом говорит.

Точно так же Маркс не выдумал классовой борьбы, точно так же Файхингер не выдумал фикционализм. Он просто его систематизировал и рассмотрел в исторической ретроспективе и в важности в процессе познания человеком мира и себя.

Вот как я вижу.

И вот это интересно:

То есть если мы сейчас говорим в основном о его автобиографии, то вот это интересно рассмотреть – рассмотреть, кто повлиял, какие философские школы, представители каких школ повлияли на него. Это важно.

— Это важно именно с точки зрения введения в фикционализм?

— В фикционализм, да.

— Введения в русскоязычную школу философии?

Или это важно, допустим, для читателя книги, чтобы полнее осознать, откуда растут ноги у фикционализма?

— Да, именно это. Именно, откуда он черпает эти вдохновения. Он откровенно говорит, как он метался от идеализма к материализму.

С чего он начинает свою автобиографию? С того, что он родился...

— В Швабском городе.

— В очень религиозной семье, где отец был жутким противником материалистов.

— Он писал монографии, его отец был видимо публицистом?

— Да, он написал какой-то памфлет...

— Да.

— На одного из тех, кем Ганс потом восторгался. То есть он идет от противного, то есть он вообще герой. Он протестует, таким способом, против своего окружения.

— Про протест я слышал, это такой возраст, а он всю жизнь писал эту книгу.

— Ну да, но это его подтолкнуло к внимательному изучению того, против чего было настроено все его окружение, где он рос, где становился как мыслитель, как человек. Вот это интересно очень.

Я просто не знаю, может я плохо знаю всякие тексты, но мало кто из философов откровенно заявляет о своих идейных истоках.

Ну этим славились марксисты, которые говорили о трех составных частях марксизма...

— А он как раз таким образом не создает ли просто легитимную основу для своей теории?

Он на самом деле заявляет жутко радикальные вещи:

Не в первой главе, но в одной из следующих, он говорит, что критический идеализм (это оговорка – прим. автора), то есть идеалистический позитивизм – это единственная доктрина, имеющая основание для существования, а все остальное исключительно фиктивно.

Это в главе про абсолют.

— Вот и замечательно. То, что он однозначен в этом плане, это хорошо. Мы можем также однозначно формировать свое мнение по поводу его работы. Точно так же как он радикально относится, мы можем анализировать и с точки зрения своего философского и жизненного опыта.

— Мой философский и жизненный опыт говорит, что любая радикализация – это пере...

— Перебор.

— Да, это не пресловутая золотая середина.

— А вот ее можно назвать фикцией.

— Золотую середину?

— Нет, радикализацию. Именно радикализацию можно назвать фикцией.

Потому что она не верна по сути. То, о чем ты говоришь, и я может даже соглашусь с тобой, но она важна для мотивации, для задора, для запала работать и искать.

— То есть, это такой пинок.

— Да-да, это психологический момент.

— Это как раз и есть формирование фикции как инструмент?

— Да, это как своего рода инструмент. Мы себя этим радикализмом подстегиваем.

— Но инструмент используется осознанно...

— Да, а мы осознанно это делаем. Допустим, я что-то радикализирую для того, чтобы обострить какие-то углы. Чтобы было четче видно. Когда все размыто...Некоторые вещи сложно увидеть так, как они есть. А вот когда радикализировать, тогда видно более четко. Уже не как через мутное стекло гадать.

— Мутное стекло в этом контексте – это значит так, как не привело бы к действию.

— Ну да.

— Можно тогда сказать, что фикции вообще, как инструмент, это инструмент мотивации.

— В какой-то мере да.

— Манипуляции?

— Нет. Дело в том, что в технологии манипуляции можно включить все, что угодно, в принципе. Это уже из области искусства – манипулировать чьими-то взглядами, чьими-то настроениями. Здесь речь идет о поиске истины в вопросе человеческого познания, если мы говорим о фикционализме, о фикции.

— Истины?

— Ну да. Это, конечно, вещь относительная...

— Истины как ощущения?

— Ну да.

— То есть приближение опытного переживания истинности.

— Да, а потом проверки в жизни, на практике. В чем вопрос? Сомнения?

Развеять сомнения, найти ответы, а может, и новые вопросы, касающиеся работы Ганса Файхингера, вы можете в группе ВКонтакте vk.com/hans_vaihinger.

Подписывайтесь, чтобы следить за новыми выпусками первого русскоязычного перевода книги Ганса Файхингера «Философия “как если бы”». Перевод осуществляется при поддержке журнала «ykgr.ru» (ykgr.ru).

Автор подстрочного текста – Егор Анучин

Редактор: Чекардина Елизавета Юрьевна