«Бойцовский клуб», «Таинственная история доктора Джекилла и мистера Хайда», «Черный лебедь», «Тайное окно» - и это далеко не полный список произведений, затрагивающих тему расщепления личности. Диссоциативное расстройство (или в обиходе «раздвоение», даже если личностей больше) можно назвать одной из главных тенденций поп-культуры XX и XXI веков. Оно зачаровывает, будоражит, дарит множество новых идей. Но как и все психиатрические феномены, получившие нежданную популярность, порождает вопросы и заблуждения. Остановимся на них подробнее.

Существует ли расстройство множественной личности на самом деле?

Вопрос парадоксальный, однако не теряющий своей актуальности даже сейчас, когда заболевание внесено в Международную классификацию болезней. И задаются им не только обыватели, не взаимодействующие с психиатрией, - даже многие ученые, психотерапевты и врачи сомневаются в реальности данного диагноза [1, С. 163-167]!

Дэниел Киз, известный писатель, в произведении «Таинственная история Билли Миллигана» о мужчине, оправданном по причине расстройства множественной личности, приводит цитату из газетной статьи от 1981 года:

«Он [Миллиган] либо обманщик, который одурачил общественность и ушел от наказания за страшные преступления, либо реальная жертва такого заболевания, как расщепление личности» [2, С. 11].

 Для того, чтобы разобраться с вопросом правдивости и ответить на него в конце статьи, необходимо вооружиться наиболее полной и достоверной информацией.

Что представляет собой расстройство множественной личности?

Диссоциативное расстройство идентичности суть защитный механизм (а именно – неудавшееся вытеснение травмирующих событий), приобретший угрожающие для целостности Я масштабы. Это роднит его с психогенной амнезией, то есть потерей памяти без органических нарушений работы головного мозга. Основной функцией расстройств диссоциативного спектра является изоляция негативных переживаний [4, С. 65-66]. Манифестация расстройства происходит в подростковом или детском возрасте, среди заболевших, по статистике, преобладают женщины [5, С. 214].

Как мы понимаем, расщепление личности – не тот диагноз, который можно поставить в беседе с другом, пройдя 1-2 шуточных теста или под впечатлением сюжетных поворотов «Острова проклятых». Это заболевание может диагностировать только квалифицированный врач. Кроме того, человек может забывать дни рождения или лица знакомых, вести себя странно и непривычно, а в гневе или застенчивости – вообще не быть похожим на себя. Однако поставить этот диагноз невозможно, пока жалобы пациента не соответствуют следующим четырем критериям, выдвинутым МКБ-10:

1. Существует две и более личности – но только одна способна захватывать контроль над мышлением и деятельностью человека в данный момент времени.
2. У личностей есть свои индивидуальные особенности, воспоминания, предпочтения.
3. Человек не может вспомнить какую-то важную информацию, однако это представляет собой гораздо больше, чем обычная забывчивость.
4. Все вышеперечисленные симптомы – не следствие органических поражений центральной нервной системы либо употребления/отмены употребления психоактивных веществ [3, С. 126].

Это все равно один и тот же человек. Разве личности могут сильно отличаться?

Как правило, личности обладают разными именами, возрастами, походкой, манерой говорить, мимикой. У них также диагностируются разные показатели ЭЭГ, а коэффициенты интеллекта могут колебаться от дебильности до гениальности. Кроме того, отличия обнаруживаются в национальности, сексуальной ориентации, исповедуемых личностями религиях [2]. Д. Киз в книге о Миллигане описывает особенности каждой его личности: сильный славянский акцент (Рейджен), безынициативность (Марк), склонность к мошенничеству (Аллен), хладнокровие (Артур). Последнему также свойственно соединять пальцы рук «шпилем» - жест, по которому Артур узнаваем на видеозаписях многими поклонниками книги.

Несмотря на наслоение «новеньких», первоначальная личность (обычно она продолжает называть себя настоящим именем) остается среди них, пусть и не всегда занимая доминирующее положение.

Виды диссоциативных расстройств

Существует 5 основных видов заболевания:

Диссоциативное расстройство личности – симптом шизофрении?

Это одно из самых распространенных заблуждений касательно множественной личности. Хотя доктор медицинских наук, профессор Ю. В. Попов подчеркивает, что отличить шизофрению и расстройство множественной личности друг от друга не всегда просто, это возможно сделать по симптомам, нехарактерным для диссоциативных расстройств. В основном, больные шизофренией склонны воспринимать симптомы болезни как результат воздействия извне [5, С. 217].

Кроме того, в случае шизофрении происходит процесс более примитивного характера – расщепление отдельных психических функций, без формирования новых, сложных и отличающихся друг от друга личностей внутри одной. Также нарушается логическое мышление, притупляются эмоции – эти симптомы не являются симптомами расстройства множественной личности.

Хочу отличаться от остальных. Могу ли я тоже разделиться на три личности?

Весьма сомнительно. Происходит расщепление, конечно, всегда по желанию пациента – но не по мановению волшебной палочки, а по желанию бессознательному. В основном, как подчеркивалось ранее, это стремление отгородиться, изолироваться от экстремально сильных негативных воспоминаний. Не каждое грустное или тревожное событие в жизни способно спровоцировать подобного рода «трещину» Я. Например, самый известный человек с расстройством множественной личности, Билли Миллиган, в детстве подвергался многократному физическому и сексуальному насилию [2]. Поэтому, чтобы сработал настолько сильный защитный механизм, триггер тоже должен быть весьма серьезным.

Говоря же о симуляции, стоит подчеркнуть, что психиатр легко способен определить, где реальный недуг, а где – разыгрываемый. Ю. В. Попов отмечает, что при симуляции расстройства личности гипертрофированы, поляризованы, примитивны. При их проигрывании опытный эксперт может заметить недостаточность разграничения отдельных личностей и наличие в них внутренних несоответствий. В отличие от симулянтов, пациенты с РМЛ склонны скрывать свои нарушения (особенно бросается в глаза симуляция правонарушителей, стремящихся избежать наказания) [5, С. 217].

Кроме того, имея полное, всестороннее представление об этом заболевании, вряд ли кому-либо действительно захочется им обладать. Выделиться из толпы, конечно, получится – только вряд ли кто-то из личностей будет к этому стремиться.

В целом же диссоциативные расстройства личности – масштабная тема, которая продолжает изучаться и открываться с новых сторон по сей день. Здесь пока есть свои белые пятна и загадки, тайны и вопросы без ответов. О реальности/надуманности заболевания все еще спорят исследователи. Тем интереснее в этих спорах слышать третью, совершенно отличную точку зрения, которую высказывает сторонник относительности персонификаций, американский психолог Джеймс Хиллман: «Множественная личность – это человеческая природа в ее естественном состоянии» [6]. И с этой точки зрения, не лишенной рационального зерна, норма и патология легко меняются местами.

Источники:

• 1. Cormier, J. F., & Thelen M. H. (1998). Professional skepticism of multiple personality disorder. Professional Psychology: Research and Practice, 29.
• 2. Киз Д. Таинственная история Билли Миллигана. - М.: Эксмо, 2015 г. - 640 с.
• 3. Всемирная организация здравоохранения. F44.81 Multiple personality disorder // The ICD-10 Classification of Mental and Behavioural Disorders. Diagnostic criteria for research. — Женева. — 263 с.
• 4. Микаелян В. А. Диссоциативное расстройство идентичности как неассимилированный возраст личности. - «Банберский Ереванский университет» // «Философия, психология». - Ереван, 2011 г. - стр. 65-75
• 5. Попов Ю. В. Современная клиническая психиатрия — М. «Экспертное бюро-М», 1997. - 496 с.
• 6. Adams, M. V. Deconstrucrive Philosophy and Imaginal Psychology: Comparative Perspectives on Jacques Derrida and James Hillman. - Northwestern University Press, 1985. - pp. 231-248.

Купить книгу в Литрес Купить книгу на ОЗОН Купить книгу в Лабиринте

Международная библиотека психологии,
философии и научного метода

Философия «как если бы»

Система теоретических, практических и религиозных фикций человечества

Автор – Г. Файхингер, 1911
Переведено на английский, 1935
Ч. К. Огденом
Переведено на русский, 2017
Е. Г. Анучиным
Редактор – Е. Ю. Чекардина

Переведено при поддержке журнала © ykgr.ru.
Редактор: Чекардина Елизавета Юрьевна

Копировании материалов книги разрешено только при наличии активной ссылки на источник.

Продолжение...

ГЛАВА 10

Фундаментальные фиктивные концепции математики

Математические фикции должны рассматриваться как другая особая область. Мы уже выяснили, что вдобавок к юриспруденции, именно в математике важность фикций уже была распознана. В обеих сферах частное часто подводится под общее, а характеристики общего случая в дальнейшем повторно присваиваются частному. Но частное сопротивляется этой категоризации, поскольку обобщенное утверждение не настолько всеобъемлюще, чтобы включать в себя частный случай. В математике, к примеру, кривые линии понимаются под категорией прямых, что несет в себе огромное преимущество, позволяя нам оперировать ими. Юриспруденция разбирается с проблематикой отнесения единичного случая под некий закон с целью применения своей теории награды и наказания. В обоих случаях отношение, которое нельзя реализовать, представлено реализованным. Таким образом, кривая линия принимается за прямую, приемный сын за настоящего. На самом деле оба варианта совершенно невозможны. Кривая линия никогда не является прямой, приемный сын никогда не настоящий. Можно привести и другие примеры: круг считается эллипсом; ответчик, не появившийся на заседании, рассматривается, как если бы он признал обвинение, а наследник, сочтенный непригодным для унаследования, рассматривается, как если бы он умер до завещателя. 

Юриспруденция, однако, решает более простую задачу, сталкиваясь со своими фикциями, чем математика, поскольку ее случаи покрываются произвольными постановлениями, и перенос легко осуществим. Нам лишь нужно подумать о деле, как если бы оно было таким. В математике, однако, более упрямый материал пространственных отношений сопротивляется такому обращению искусственными устройствами; и тогда логическая функция использует изобретательную уловку, обращенную в частном порядке к логическому наблюдателю. Эта уловка – одна из самых выдающихся из когда-либо изобретенных. Любой знакомый с математикой и ее удивительными методами знает, как психика себя ведет в таких случаях: круг считается эллипсом, расстояние между центрами которого равно нулю (к этому методу математики очень пристрастны). Когда кривая подводится под категорию прямых линий, она рассматривается как состоящая из бесконечного числа прямых.

Фундаментальными понятиями математики являются пространство или, точнее, пустое пространство, пустое время, точка, линия, поверхность или, что более точно, точки без продолжения, линии без ширины, поверхности без глубины, пространства без содержания. Все эти понятия являются противоречивыми фикциями, математика базируется на полностью вымышленном основании, на самом деле на противоречиях.

На этих основаниях психика построила доктрину этой удивительной науки. Математики иногда понимали, что они имеют дело с противоречиями, но редко или никогда это становилось субъектом какого-либо глубокого исследования. Открытое признание этих фундаментальных противоречий стало абсолютно неотъемлемым для математического прогресса. Частые попытки скрыть этот факт, в конце концов, изнашивались.

Концепция пустого времени, на которой основана вся механика, как твердая и долгосрочная конструкция, как форма, какой ее считал в том числе и Кант, является фикцией, основанной на абстрагирующем и однобоком изолировании. Но показательно, что пустое пространство и пустое время должны быть незаменимыми фикциями, как для механики, так и для теории знания.

Более того, общепринято, что «идеальные математические концепции», которые «вызываются реальностью», «но которым реальность никогда в точности не соответствует», также фиктивны. Идеальный круг, абсолютно прямая линия и т.д. являются идеалами, то есть фикциями. Лаас учитывает абсолютную линию, постоянную скорость, безусловное, множество, бесконечность, сознание в целом и «Ding an sich» как идеалы, то есть, как фикции. Cf. Geometrical Imagination, Ibid., стр. 208.

Особое примечание может быть сделано для работы Мишле (Michelet) по Естественной Философии, § 174; мы также не должны забывать, что Платон уже называл точку ???u? ???u??????? в смысле фикции, а точки, как и атомы, лишь «ограничивающими концепциями». Сам по себе «предел» - лишь фиктивное предположение, если он наделяется качествами реальных объектов.

То, что линия состоит из точек, это также математическая фикция. Cf. снова, Мишле, рассматривающий также асимптоты в качестве вымышленных конструктов. В его Логике, § 75, Мишле далее показывает, как и почему многое из того, что принято как возможное, было логически невозможно.

Философия математики, особенно у Мишле, предлагает множество других примеров. Если круг рассматривается как полигон, это формальная идентификация за счет качественной разницы, круг рассматривается, как если бы он был полигоном, состоящим из бесконечного числа бесконечно малых сторон.

То, что такие фикции приводят к противоречиям, ясно из выводов, подведенных Зеноном Элейским, которые были основаны на факте того, что фикция пространственного и временного атомов (бесконечно малых частиц пространства и времени) была воспринята всерьез и превращена в реальность. Фикция стала гипотезой и за этим последовали грубейшие противоречия.

Математики любят создавать такие фикции с целью более эффективного управления реальностью; взять, к примеру, фикцию «бесконечно тонкой оболочки, эллипсоидальной и ограниченной двумя такими же поверхностями» или «фикцию бесконечно тонкого слоя».

Пустое пространство – это чисто математическая фикция, и все же, все науки заняты попыткой сведения мировых процессов к движениям атомов в пустом пространстве. То, что атом во всех своих разнообразных формах – это также фикция, мы можем теперь утверждать в ожидании нашего последующего вывода и тем самым дать выражение важной идее, а именно, что сведение всех событий к атомарным движениям в пространстве, что стоит целью всей науки, фактически является попыткой сведения всего существующего к воображаемым конструкциям исключительно фиктивной природы.

Понимать – значит сводить к известным воображаемым конструктам. Пустое пространство и атомы, интерпретированные в материальном смысле, выглядят как раз такими конструктами, но на самом деле, они – лишь фикции. Если, однако, мы преуспеем в сведении всего к этим фикциям, тогда мир будет казаться понятым. Он будет казаться!

Эти апперцептивные конструкты – фикции, продукт способности воображать. Все события приводятся к этой известной мере; и в точности, как переводы, сделанные из одной системы мер в другую, к примеру, в метрическую систему, они не могут быть проведены без остаточных долей, как и в случае с этим необъятным переводом в эти вероятно известные конструкты.

Таким образом, необъятная работа современной науки сводит все существование, которое в последнем анализе представляется абсолютно непостижимым, к полностью субъективному и исключительно фиктивному стандарту.

Сейчас мы впервые находимся в том положении, когда мы можем полностью понять значимость Канта. Согласно ему, пространство субъективно и реальность полностью неизвестна. Кантианское доказательство этого утверждения неадекватно, единственным подлинным доказательством является следующее: пространство является субъективным конструктом, потому что оно полно противоречий. Содержание противоречий – это черта всех настоящих фикций, а концепция пространства просто изрешечена ими. Концептуальная конструкция пространства была изобретена и сформирована психикой с целью привнесения порядка в события, с которыми она сталкивалась – хаотичной и противоречивой массой ощущений. Пространство – это конструкт, с которым мы знакомились постепенно, и который за счет того, что о нем все знают, кажется реальным и абсолютно безвредным. Космический процесс стимулировал развитие этой концепции трехмерного пространства внутри психики с целью создания иллюзии того, что что-то понимается. Реальные события непостижимы нами, но проецированы на это пространство.

Это правда, что недавно были сделаны попытки покончить с этими противоречиями изобретением искусственных пространств, но это всегда ведет к тем же самым противоречиям. Более того, идея таких n-мерных пространств основана на новом устройстве мысли, посредством которого воспринимаются куда более обобщенные структуры, чем данные на самом деле.

Предыдущие части книги можно найти по ссылке: https://ykgr.ru/biblio/filosof/hans-vaihinger

Переведено на русский Е. Г. Анучиным при поддержке журнала © ykgr.ru.
Редактор: Чекардина Елизавета Юрьевна
Копирование материалов книги разрешено только при наличии активной ссылки на источник.

На английском в Литрес На английском в OZON На русском языке в ykgr.ru

Международная библиотека психологии,
философии и научного метода

Философия «как если бы»

Система теоретических, практических и религиозных фикций человечества

Автор – Г. Файхингер, 1911
Переведено на английский, 1935
Ч. К. Огденом
Переведено на русский, 2017
Е. Г. Анучиным
Редактор – Е. Ю. Чекардина

Переведено при поддержке журнала © ykgr.ru.
Редактор: Чекардина Елизавета Юрьевна

Копировании материалов книги разрешено только при наличии активной ссылки на источник.

Продолжение...

ГЛАВА 9

Практические (Этические) фикции

С только что описанным классом фикций может быть ассоциирована другая группа, которую мы можем назвать практические фикции. Это правда, что с этим классом мы отступаем от нашей классификации, но мы более не сможем ее придерживаться. Здесь мы находимся в присутствии предположений, которые противоречат не только реальности, но сами себе. Они не могут быть причислены ни к одному из обсужденных до сих пор классов или сведены к простым абстракциям или аналогиям – двум главным факторам в формировании фикций – так как в их построении участвовали иные фиктивные формы. Идеи, с которыми мы здесь имеем дело, обладают настолько деликатной природой, что они не могут быть подведены под однородные формулы. Их психологическая структура растет в своей чрезвычайной сложности. Очень разнообразные психические процессы повлияли на формирование этих сложных концепций, которые служат представлением наиболее важных проблем в науке.

На пороге этих фикций мы встречаем одну из самых важных концепций, когда-либо сформированных человеком – идею свободы; человеческие действия воспринимаются как свободные, и тем самым, как «ответственные» и противопоставляемые «необходимому» курсу естественных событий. И нам не нужно напоминать себе о знакомых парадоксах, находимых в этой противоречивой концепции; она не только противоречит наблюдениям, которые показывают, что все подчиняется неизменным законам, но еще и противоречит сама себе, поскольку абсолютно свободный, случайный акт, произошедший из ничего, этически настолько же бесполезен, насколько бесполезен акт абсолютно необходимый. Однако, несмотря на все эти противоречия, мы используем эту концепцию не только в повседневной жизни при этической оценке действий, но также и как основание уголовного закона. Без этого предположения наказание, следующее за любым действием, было бы немыслимо с этической точки зрения, поскольку в таком случае оно бы являлось лишь мерой предосторожности в защите других от преступления. Наше суждение в отношении людей настолько связано с этим мыслительным конструктом, что мы больше не можем жить без него. В ходе своего развития люди сформировали этот важный конструкт из постоянной необходимости, потому что высокий уровень культуры и нравственности возможен только на этом основании. Но это не предотвращает нас от понимания, что само по себе оно является логическим чудовищем, противоречием; другим словом, лишь фикцией, а не гипотезой. На протяжении веков свобода считалась не просто гипотезой, но неопровержимой догмой. Затем она пала до уровня обсуждаемой гипотезы, а сегодня она уже часто рассматривается как необходимая фикция. Была необходима горькая борьба, прежде чем мы приняли наше современное отношение – долгое время далекое от общепризнанного. На этот современный взгляд в реальном мире нет ничего, соответствующего идее свободы, хотя на практике она является чрезвычайно необходимой фикцией.

Хоппе принимает похожую точку зрения в Die Zurechnungsfahigkeit (Wurzburg, 1877). Лишь отсутствие слова «фикция» отличает его взгляды от других. На странице 32, отсылаясь к вопросу ответственности, он говорит, что абсолютная свободная воля и ответственность невозможны. И, тем не менее, мы должны позволить всем идеалистичное желание, которое они олицетворяют, поскольку каждая «ложная концепция» имеет ценные качества идеала. «Индивидуум будет наказан за преступления пропорционально идеальному чувству ответственности, которым он может обладать». И снова «идеалистически представляемая ответственность не выдерживает проверки; и, тем не менее, люди желают ответственности в ее идеальной форме, и им следует, и они должны ее желать». Позвольте мне здесь добавить, что идеальные и идеалистичные конструкции в математике сравнимы с вышеупомянутым; к примеру, в природе не существует идеальной окружности, однако она нужна математику, и он действует, как если бы она могла существовать. По этой причине Хоппе утверждает, что идеальная ответственность является оправданным предположением, несмотря на ее невозможность.

Из этого мы можем заключить, что как наука, и особенно математика, ведет нас к воображаемому, так и жизнь ведет нас к невозможному, что весьма оправданно – к абсолютной ответственности, абсолютной свободе и правильным поступкам ради правильного поступка (абсолюта). Ты человек и должен обладать этими благородными чувствами (Thou art a man and shouldst possess these noble sentiments) – такова команда идеалистов и общества.

Воображаемое (Абсолют, идеал), тем самым, оправдывается, несмотря на свою нереальность. Без воображаемого фактора ни наука, ни жизнь невозможны в своей высшей форме. Настоящая трагедия жизни заключается в том, что самые ценные идеи с точки зрения реальности бесполезны. Ценность реальности, в таком случае, противоположна. Ф. А. Ланге также отмечал, что идеальное и реальное обмениваются своими ролями; что идеальное, нереальное является наиболее ценным; что человек должен «требовать невозможного», даже если это ведет к противоречиям.

То, что идея абсолютной ответственности, в частности, ведет к противоречиям, было также показано Хоппе (Ibid., стр. 52 ff.): «Абсолютная ответственность, как и требование абсолютного совершенства (вместе с категорическим императивом) – это всего лишь желание, идеал, жажда несуществующего». Это «идеальное создание человечества» (Ibid., стр. 86 ff.). «Свобода – лишь сущность мысли», но человечество должно сохранять этот воображаемый идеал, как математики, к примеру, сохраняют воображаемые идеальные точки, несмотря на их внутренние противоречия.

Адольф Штудель принимает похожую точку зрения в своей Philosophie im Umriss (II, Praktische Fragen, A. Kritik der Sittenlehre; опубликовано в Штутгарте в 1877). Штудель полностью отвергает доктрину свободы, но верит, что его теоретическое опровержение не влияет на теорию нравственности. Он ярко выражает это, стр. 589: «Хотя мы живем, думаем и действуем, как если бы мы владели абсолютно свободным контролем над нашей волей и поступками, естественный закон с уверенностью исполняет себя точно так же».

Важно и поучительно показать различные формы, которые этот спор часто принимал. Хорошо известный статистик, Румелин, произнес в Тюбингене речь осенью 1876, 6 ноября «О некоторых психологических пресуппозициях Уголовного Закона». Он начинает с точки зрения, что свобода и ответственность формируют необходимые пресуппозиции уголовного закона, и продолжает следующую мысль: свобода, как известно, продолжительно оспариваемая идея, но необходимо помнить, что если свобода будет теоретически отвергнута, а с другой стороны, на практике, сделана основой уголовного закона, должно возникнуть невыносимое отклонение теории от практики. Такое отклонение кажется ему маловероятным с обеих точек зрения: поскольку если теория верна, а практика, построенная на ней, нет, тогда должны существовать такие вещи, как бесплодные истины (barren truths), но если теория неверна, а практика, построенная на ней, верна, тогда мы должны допустить, что существуют «плодотворные ошибки» (fruitful errors). Но, спрашивает выступающий, можем ли мы действительно признать это? Он считает, что этот вопрос может быть с легкостью разрешен с помощью естественных наук, поскольку в них возможны эксперимент и эмпирическая демонстрация. Сложнее ответить при запросе, сделанном в других областях; к примеру, в праве. Уголовное право рассуждает об идеях ответственности и свободы воли как о необходимых этических и психологических пресуппозициях. Поскольку если должно быть наказание, должна быть и вина. Но такое не может существовать там, где ответственность и свобода были опровергнуты. Детерминизм в своих различных формах избавляется от этих идей и предпринимает попытку оправдания наказания другими способами. Но теория наказания как сдерживания противоречит нашим нравственным чувствам, для которых несправедливость выглядит как вина в отношении наказания, которое становится расплатой, искуплением. Судья должен обязательно исходить из следующих предположений: он должен предполагать (i) существование души как реального внутреннего управляющего принципа, определяющего инстинкты и действия человека и тем самым утверждая его свободу выбора; (ii) эта черта не является объективной силой, определяющей волю, но продуктом воли; и (iii) то, что в каждом присутствует разум, чувство правильного и неправильного, сознание этического принуждения, игнорирование которого требует расплаты и искупления. Эти предположения, говорит Румелин, абсолютно неотъемлемы для судьи, поскольку он, разумеется, не может позволить преступнику причитать на необходимость своего действия. Но, он спрашивает, можем ли мы вывести какие-либо выводы об истинности этих теоретических постулатов из судейской практики уголовного права? И он отвечает утвердительно. Необходимо установить и продемонстрировать единство практики и теории. Он заключает, что плодотворных ошибок не бывает.

Нашим ответом, естественно, было бы обратное. Мыслителю, имеющему дело с конкретной концепцией, может быть трудно объявить такую важную концепцию фикцией; однако, в контексте всего нашего исследования она формирует лишь частичный элемент, и где нужно отказаться от более важных концепций, там и эту можно с готовностью менять с гипотетической на фиктивную.

Рассмотренный выше метод аргументации типичен для нынешних процедур и предлагает пример логического оптимизма. Мы можем с уверенностью утверждать, что судье не требуется в первую очередь предаваться размышлениям о природе свободы. И, тем не менее, хотя в свою очередь мы не просто подмечаем, но с силой утверждаем, что свобода является необходимой пресуппозицией наказания, мы должны также настаивать на том, что у термина «пресуппозиция» есть два значения. Он может означать гипотезу, но он также может означать постулат или фикцию. Несомненно, между теорией и практикой присутствует конфликт; и, несомненно, на свете бывают плодотворные ошибки. Логический оптимист, конечно же, не любит признавать этого, но, в конце концов, факты нельзя исключить. История человечества полна примеров доказательства существования не только плодотворных ошибок (взять хотя бы, например, религию) но и вредных истин. Сам Румелин говорил о «бесплодных истинах». Но выбор этого выражения в контраст «плодотворным ошибкам» затуманил его мысль, поскольку вредные истины соответствуют плодотворным ошибкам намного полнее. Правда, что логический оптимист не принимает этого, поскольку с младенчества он был наполнен верой в то, что хорошо – это еще и правда, и что правда это всегда хорошо. Определение Добра и Правды – как Ланге уже ясно показал – это идеал. Вместо идеала мы говорим «фикция», поскольку с логической точки зрения все идеалы – фикции.

Логический оптимизм не может приучить себя к тому факту, что в области науки есть определенные вещи, существующие лишь с целью противостояния чему-то, которые обычный человек принимает за реальные факты. В этом заключается суть большинства фундаментальных принципов многих ненадежно обоснованных наук.

Позвольте мне заодно привести исключение на утверждение Румелина о том, что на такой вопрос ответ проще найти в естественных науках. За исключением уже представленных, мы находим множество примеров концептуальных конструктов в естественной науке, где теория в конечном итоге оказывается настолько же бесплодна, насколько плодотворной оказывается практика. Точно такими являются самые важные и самые плодотворные мыслительные конструкты, полные противоречий.

Среди современников Р. Сейдель в его Этике показал тенденцию относиться к свободе как к фикции, и фикции в нашем смысле слова, к примеру, заметно противоречащей, но, тем не менее, чрезвычайно плодотворной и необходимой основы для этики; а не в том, в котором ее часто употребляют, то есть лишь ошибки.

Отношение Канта к этой проблеме представляет точки особого интереса.

Кант также был на пути отношения к свободе как к «идее», то есть как к фикции. В самом деле, его концепция понимаемой свободы была, скорее всего, изначально задумана как фикция, его реакционная склонность, как и находящаяся везде у Канта, привела его в конце концов к тому, чтобы сделать из фикции гипотезу; и она, естественно, была превращена его последователями в догму и как таковая с энтузиазмом рассеялась. Эта концепция на самом деле обладает ценностью, лишь если она принимается за целесообразную фикцию, так как все эти фикции, в конце концов, являются проявлениями органической причинной активности логической функции. С другой стороны, логический парадокс, противоречие, содержащееся в этой идее, предотвращает ее от функционирования как гипотезы с чем-то объективным, соотносящимся с ней. Сюда также относятся отчасти мыслительные конструкты, которые были сгруппированы выше под названием «символические фикции», до тех пор, пока они влияют на практическое поведение. Тем самым, в соответствии с Кантом, человеку не просто следует сознавать свое суждение, как если бы он был свободным агентом, но ему следует сознавать себя, как если бы в то или иное время он бы держал ответ за свои поступки. Хотя сам Кант не согласился бы, Шлейермахер допускает, что молитва – это практическое действие, до тех пор, пока есть осознание ее существования, понимаемое, как если бы Бог слышал бы ее. Хорошо известно, однако, что в этой концепции молитвы содержатся противоречия, которые разрушают ее объективность. В молитве, по крайней мере, в Исламе и Христианстве, есть неразрешимое противоречие между всемогуществом Бога, который может услышать молитву, и его всеведущим управлением вселенной, весьма отличное от противоречий, включенных в обычную идею молитвы в отношении естественных законов.

В категории практических фикций также следует перечислить определенное число других нравственных концепций и постулатов, таких как понятия долга, бессмертия и т.д.

Cf. в частности, об идее бессмертия писал Бидерман, Christliche Dogmatik, §§ 949-974; Бидерман признает эту идею как фикцию, но нападает на нее, как на гипотезу, то есть, как догму. Личности, которой по-настоящему характерно благородство, такая идея не требуется.

Самой возвышенной фикцией этого типа является «нравственный мировой порядок»; а также идея бесконечного совершенства, le progres indefini (от фр. бесконечный прогресс), как для индивидуумов (Лейбниц), так и для мировой истории.

Милль весьма верно говорит в своем эссе по Теизму, что идеи Бога и бессмертия для Канта «стимулы», то есть методы побуждения, стимулирования и обучения. «Воображаемое доброе существо» он относит к нормам, которые следует чтить.

Все это тесно связано с тем, что Дарвинизм называет полезными иллюзиями, сформированными естественным отбором, на этот факт обращает особенное внимание Гелльвалд в Kukturgeschichte.

Сюда же относятся все так называемые «идеалы» обычной жизни. С логической точки зрения, они на самом деле фикции, но на практике они обладают колоссальной исторической ценностью. Идеал – это мыслительный конструкт, противоречащий себе и реальности, но обладающий непреодолимой властью. Идеал – это практическая фикция.

Это дает нам ясное выражение принципа, который Ланге называл «точка зрения идеального» (standpoint of the ideal). Ему все еще не хватало логической терминологии, с помощью которой мы можем сформулировать принцип просто, как следующее: Идеалы – это не гипотезы. Они были бы гипотезами, если бы они были достижимы или были реализованы где-либо на свете; но они – это фикции.

Как фикции, мы сюда включаем не только индифферентные теоретические операции, но и мыслительные конструкты, происходящие из благороднейших умов, на которых держится благороднейшая часть человечества, и которых она не позволит себя лишить. Отказ от них и не входит в наши цели – поскольку как практические фикции мы оставляем их все в сохранности; они тлеют лишь как теоретические истины.

Идея Ланге о воображаемом создании, которую часто неправильно понимают, происходит из его точки зрения как расплывчатое выражение того, что мы называем фикцией. Мы можем тем самым взять пробу реального психологического источника этих конструкций человеческого воображения. Мы обнаружили распространенную логическую процедуру, лежащую в основе как обширных понятий человечества, так и полностью индифферентных логических и научных методов. Из этого незначительного логического устройства – формирования концептуального конструкта, служащего практическим целям, хотя и не имеющего дальнейшей теоретической ценности – восходят все как логические методы, так и самые важные практические идеи человечества. Общим элементом в них во всех, однако, является громадная практическая ценность, которой обладают все эти конструкты, хотя у них нет соответствующей объективной реальности.

Логический оптимист будет напряжен этой формулой, сжатой в несколько предложений, но это никак не может изменить фактов. Научный прогресс неумолим. Любой, кто находит такое знание ужасным, кто относит его к вредным истинам и, следовательно, чувствует себя принужденным избавиться от своих идеалов как бесполезных – такой человек никогда на самом деле не верил в свои идеалы всем сердцем. Мы здесь утверждаем в своей терминологии, что составляет настоящий принцип Кантианской этики, а именно, что истинная нравственность должна всегда основываться на фиктивном основании. Все гипотетические основания, Бог, бессмертие, награда, наказание и т.д. разрушают ее этический облик, то есть, мы должны действовать с той же серьезностью и теми же угрызениями, как если бы наш долг был возложен Богом, как если бы о нас судили по этому, как если бы мы были бы наказаны за безнравственность. Но как только это как если бы превращается в потому что, его чисто этический облик исчезает, и тогда оно становится просто делом наших низменных интересов, простого эгоизма.

Таким образом, прямо на наших глазах маленькая психическая хитрость не только развивается в могущественный источник всего теоретического объяснения мира – поскольку из нее получаются все категории – но также становится источником всех идеалистичных убеждений и поведения человечества. Это в общем смысле приписывается воображению, но это настолько же бесполезно, насколько бесполезно приписывание органических процессов «живительной силе». Что нам требуется, так это учет фундаментальных процессов. Благодаря чисто механическим психическим законам эти конструкты обладают громадной практической важностью и играют необходимую посредническую роль. Без них удовольствие понимания, упорядочивание нашего хаотичного материала было бы невозможным; без них вся продвинутая наука была бы невозможна, поскольку они служат как их инструменты, как в процессах самого мышления, так и на его подготовительных этапах; без них, наконец, вся высшая нравственность была бы невозможна. Несмотря на громадную важность этой функции, ее продукты – сами эти мыслительные конструкты – должны относиться только к фикциям, без какой-либо соотносящейся реальности, как самостоятельные репрезентации, возникая неотъемлемой необходимостью из механистичной игры идей, как средства и инструменты, созданные причинной логической активностью с освещаемым объектом, совершенствуя свой труд в отношении как науки, так и жизни. Тем самым, фантазия становится «принципом мирового процесса», но в смысле, отличном от того, что присутствует у Фрохсшаммера, автора книги с этим названием.

Предыдущие части книги можно найти по ссылке: https://ykgr.ru/biblio/filosof/hans-vaihinger

Переведено на русский Е. Г. Анучиным при поддержке журнала © ykgr.ru.
Редактор: Чекардина Елизавета Юрьевна
Копирование материалов книги разрешено только при наличии активной ссылки на источник.

На английском в Литрес На английском в OZON На русском языке в ykgr.ru

Физическая культура в современном мире находит все большее распространение. Одни люди предпочитают заниматься фитнесом, другие любят дайвинг или регулярно играют в футбол. Популярность подобного физически активного времяпрепровождения значительной части населения заставляет производителей создавать новые тренажеры, образцы одежды и обуви для занятий каким-либо видом спорта, разрабатывать системы здорового питания, специальные фармакологические средства и методики тренировок. К этому привлекается огромное количество инженеров, врачей, ученых и других специалистов. Одним из направлений, которым в настоящее время посвящены многие научные работы, является изучение влияния различных видов спорта на физиологические и психические процессы в организме человека. 

Известно, что игра на каком-либо музыкальном инструменте требует высокого уровня координации работы глаз и рук исполнителя, а игра в гольф позволяет развить более четкое ощущение пространства и расстояний, что происходит вместе с улучшением структуры тех областей головного мозга, которые отвечают за двигательные функции человека. Такие виды деятельности развивают специфические навыки и в некоторой степени отличаются от циклических видов спорта, одним из которых является бег на длинные дистанции.

Очень многие люди регулярно бегают кроссы, что не требует особых условий и является наиболее доступным способом поддерживать здоровье на высоком уровне. Ученые из Университета штата Аризона попытались выяснить то, какое влияние оказывают систематические длительные беговые нагрузки на взаимодействие отдельных участков в головном мозге человека и развитие его умственных способностей.

Исследователи отобрали несколько десятков молодых и здоровых людей возрастом от 18 до 25 лет разного пола, физической кондиции (веса, роста, уровня тренированности) и образованности. Некоторые из добровольцев постоянно занимались бегом, а другие вели обычный образ жизни. У всех участников ежедневно и сразу после пробуждения сканировалась с помощью МРТ активность различных участков головного мозга, чтобы определить количество и качество функциональных связей между ними.

Результаты данного исследования показали, что занятия бегом позволили улучшить многие когнитивные функции мозга, к которым относятся планирование, принятие решений, способность человека быстро переключаться с одной задачи на другую. Все эти показатели были значительно выше у бегунов, чем у тех, кто не уделял внимания физической культуре. До недавнего времени ученые считали, что бег является циклическим видом спорта, в котором все движения постоянно повторяются. Рутинная и монотонная работа во время пробежек не рассматривалась в качестве существенного фактора, влияющего на качество работы головного мозга, но это оказалось неверным суждением.

Исследователи провели анализ аналогичных данных у людей более зрелого и пожилого возраста и пришли к однозначному выводу о том, что бег трусцой помогает сохранить отличные интеллектуальные способности на долгие годы жизни. Регулярные беговые тренировки также заметно снижали риск развития у человека таких возрастных нейродегенеративных заболеваний, как слабоумие, болезни Альцгеймера и Паркинсона.

Источник: журнал MedicalXpress.

Продолжение...

С практической точки зрения, важность [аналогического мыслительного постижения] велика и почти что не поддается исчислению. Теоретически, однако, его посредством не только ничего не обретено, но осуществляется отклонение от реальности. Без таких отклонений мысль не может достичь своих целей, и это довольно естественно, поскольку каким бы образом мысль могла манипулировать и обрабатывать данное? В конце концов, лишь отклонение похоже на естественный процесс, и это абсолютно необходимо всегда подчеркивать и обращать на это внимание. В общем, как уже утверждалось выше, принята противоположная точка зрения, и реальность приписывается всем логическим актам до тех пор, пока их нереальность не будет продемонстрирована. Наш методологический принцип заключается в обратном. Глаз философа, таким образом, способен с большей готовностью наблюдать громадную разницу между формальными мыслительными процессами и объективной реальностью внешних событий.

ГЛАВА 6

Персонификационные фикции

Другим типом аналогической фикции, заслуживающим особого отношения, является персонификационная фикция. В этом случае аналогией, под которой воспринимаются феномены, является группа идей, связанных с человеком. Предыдущий тип фикции был приложением аналогической фикции к особой сфере; тот тип, что мы сейчас рассмотрим, представляет особую форму мыслительного восприятия.

Принцип, присущий обоим типам, заключается в наделении абстрактных понятий свойствами реально существующих, материальных предметов – гипостазировании феномена в том или ином виде, насколько бы ни была выражена включенность в это личности. Это также является настоящим определяющим фактором категории «вещь». Сюда также относится целый набор хорошо известных концепций, таких как душа, энергия, психическая способность. В то время как раньше эти мыслительные конструкции принимались за выражение реальных вещей, сегодня к ним относятся лишь как к сокращениям, как к понятному выражению набора взаимосвязанных феноменов и процессов. Более того, все более конкретные силы, такие как гравитация, которую сам Ньютон считал фикцией, относятся сюда же. Сам феномен гравитации, конечно же, реален, но присвоение ему силы гравитации – это просто подытоживающее выражение регулярности феномена.

Мы можем сравнить это, в частности, с трактовкой силы как фикции Хайнрихом Бёмером в его превосходной, но забытой работе Entwicklung der naturwissenschaftlicken Weltanschauung, Гота, 1872, стр. 163 ff. и 166. Бёмер приводит следующую цитату из Дюбуа-Реймонда: «Сила – это просто замаскированное выражение непреодолимой склонности персонификации; риторическое устройство, как оно было для нашего мозга, хватающегося за образное выражение, потому что идея недостаточно ясна, чтобы быть сформулированной напрямую».

Также обстоят дела с жизненной силой и огромным количеством прочих сил. Упомянутая же, в частности, когда-то была универсально принимаема за относительно безопасную гипотезу: сегодня она почти так же универсально принимается за фикцию (за исключением некоторых теологов и теологических ученых). Либих в своем труде Reden und Abhandlungen объявил, что неизвестные причины являются лишь продуктом воображения: к примеру, spiritus rector (движущая сила), флогистон, звуковой материал (sound stuff) и каталитическая энергия изомеров. Жизненная сила для него – изобретение разума, призрак и т.д. С другой стороны, использованное как вспомогательное слово, оно до сих пор широко применяется как краткое обобщение и как номинальная фикция (вспомогательное слово), без него едва ли можно обойтись. В остальном, однако, жизненная сила не имеет применения; и для любой другой цели она как фикция плоха.

В данном случае верно, что эта фикция деградировала в чисто номинальную, т.е. идея служит не практическим целям, но лишь приведению некоторого числа сущностей под один заголовок и упрощению наших методов выражения. Этими словами ни о чем не утверждается, кроме того, о чем могли бы утверждать сами отдельные феномены.

Предполагать, что посредством таких слов или идей было что-то по-настоящему понято – это наивность, дискредитированная не так давно – значит забывать, что все они – тавтологии.

То же самое верно, если полагается, что неизбежная последовательность событий была понята, когда она была воспринята обладающей причинностью. Это просто тавтология, поскольку причинность – это аналогическая фикция и, в конце концов, не больше, чем слово. Сегодня, по крайней мере, эта идея опустилась до уровня словечка философов, тогда как до этого все воспринималось как понимаемое, если оно могло быть подведено под категорию причинности. Таким образом, все так называемые доказательства и понимания не больше, чем тавтологии.

Иные разнообразные концепции следует рассматривать как номинальные фикции этого рода. К примеру, химия включает множество процессов в термин «каталитическая энергия», который иногда также им приписывается.

Восемнадцатый век, в частности, был ответственен за многие подобные идеи во всех науках, и в то время верили, что таким образом действительно что-то понималось. Но слово такого рода является лишь оболочкой, защищающей и удерживающей вместе необходимое содержание, и в точности как оболочка всегда настраивает себя под содержание и просто отражает его как внешнее повторение, так и эти слова или концепции представляют тавтологии, что повторяют неустранимые факты под своей личиной. Самым хорошо известным примером является vis dormitiva (тип тавтологии, объясняющей вещь посредством самой вещи). В общем смысле должно помнить, что большая часть того, что называется знанием, не только в обычной жизни, но и в науке состоит из таких оболочек, из идей, в которых факты, как они существуют на самом деле, сгруппированы вместе без произведения какого-либо знания. Так называемые загадки вселенной никогда не могут быть разгаданы, потому что большинство из того, что выглядит для нас сложным, состоит из противоречий, созданных нами самими, и возникает лишь потому что мы играемся формами и оболочками знания.

ГЛАВА 7

Суммирующие фикции

(Общие идеи)

Фикции, которые мы только что обсудили, приводят нас к общим идеям, что в общем смысле предоставляют те же услуги, что и фикции, обсужденные в качестве особых случаев.

Услуга, предоставляемая этими фикциями психике и ее логическим операциям, постоянно приближается к той, что оказывается мысли языком и словами. Хорошо известна судьба общих фикций, из всех быть первыми, наделяющимися свойствами реальных вещей. Сравните верную и очень хорошую оценку, данную отношениям Платона и Аристотеля в этой связи Льюисом (History of Philosophy, Vol. I, стр. 298) Тэйн развил это обращение к общим идеям еще дальше.

Мы говорили об общих картинах и концепциях выше – со строго номиналистичной точки зрения – как о фикциях, потому что эти искусственные мыслительные конструкции предоставляют большую услугу мысли. Но так как они, тем не менее, соотносятся с реальностью не напрямую и охватывают набор схожих феноменов, здесь они включены в условные конструкты, которые, как выражения, доступные для понимания, заменены набором конкретных феноменов. Концепции и схематические идеи тоже являются искусственными конструкциями, концептуальными узлами, сформированными мыслью по мнемоническим причинам. Они являются чистыми суммирующими фикциями, т.е. выражениями, в которых некоторое число феноменов сгруппированы вместе в соответствии с их преобладающими характеристиками. Различные классы сливаются друг с другом.

По Спенсеру, «абстрактные идеи» не представляют настоящего опыта, но являются символами, обозначающими группы такого опыта, совокупностей представлений и пере-представлений.

Мейнерт очень верно замечает (Mechanik des Gehirnbaus), что «концепция всегда является обозначением чего-то непредставимого; она уходит корнями не в мир идей, но в язык, как слово».

С метафизической стороны проблемы (вопрос видов) cf. Шпитцер, Nominalismus und Realismus, 1786, особенно стр. 102-103. Лишь номинализм верен: «Утверждения теологической метафизики опознаются как фикции». Фикция здесь употреблена в уничижительном значении, вместо единственного верного – целесообразного изобретения. Виды, к примеру, разумеется, отчасти являются целесообразными фикциями, даже если, как и все фикции, под строгим рассмотрением они приводят к логическому нонсенсу и противоречиям с реальностью.

Общие идеи являются практическими фикциями, то есть предположениями, посредством которых практика мышления делается проще, но которые не соответствуют никакой действительной метафизической реальности. Для логики они – идеалы, постулаты, т.е. фикции, фиктивные идеалы. В логике, в частности, может быть найдено множество плохих фикций; таких, например, как quidditas (от лат. буквально «чтойность») и другие средневековые сущности.

ГЛАВА 8

Эвристические фикции

Другим типом рассматриваемых нами фикций являются эвристические. Это правда, что некоторые из уже упомянутых также имеют эвристическую ценность, но фикции, которые мы намеренно группируем вместе под этим термином, служат эвристическим целям до конкретно обозначенной степени. В фикциях, рассмотренных до сих пор, отклонение от реальности состояло в их более или менее своевольном изменении; в тех, что мы берем сейчас, мы имеем что-то абсолютно нереальное, определенно замененное чем-то реальным. Здесь самым важным условием является то, что этот концептуальный конструкт не должен быть противоречащим себе, как в случае с фикциями, упоминаемыми далее. Однако, он может быть типом конструктов, не находящимся в реальном мире, и тем, который, если ему последовательно следовать, приводит к противоречиям с реальностью.

Для объяснения комплекса реальных событий сперва принимается предположение нереальных причин, и после того, как оно было систематически отработано, кроме порядка, привнесенного в феномены, подготавливается почва для верного решения проблемы; и по этой самой причине этот метод обладает эвристической ценностью. Но такие предположения, до тех пор, пока они не принадлежат до сих пор упомянутым методам или методам чисто экспериментальным, и до тех пор, пока они имеют характер предварительных, они не создаются напрямую с определенной целью, но возникают везде, где до сих пор примененные гипотезы оказываются недостаточными и ведущими к ошибкам; и такие устраненные гипотезы часто все равно продолжают нести хорошую практическую и эвристическую службу. История науки приводит несколько подобных случаев очень поучительного свойства. Может быть доказано, что космическая система Птолемея уже в средние века относилась арабами к разряду фикций, а не гипотез. То же верно и для Картезианской вихревой гипотезы (vortex-hipothesis), которая в восемнадцатом веке, в частности во Франции, все еще принималась как фикция – факт, приведший к интересным теоретическим дискуссиям о методах гипотез и фикций. То же отношение остается верно и сегодня, применяемое к гипотезе эфира, предположительно объясняющей феномены света и остающейся для многих ученых лишь фикцией. Все эти отринутые гипотезы полезны как фикции, включая телеологические гипотезы, которые с теоретической точки зрения не имеют ценности, по крайней мере в своей ранней форме.

Телеология, принимаемая метафизически и гипотетически, конечно же, является «стыдливым смещением» («a sorry shift»), как Гете комментирует эту склонность объяснять вещи их конечными целями. С одной стороны, она образует очень хорошее вспомогательное средство, если используется лишь эвристически для целей совершения открытия. Сравните это с Kritik der Urteilskraft Канта; а также, в связи с «Как если бы», Грюн, Philosophie, 184 ff. Согласно Канту, телеология – лишь modus reflexionis (modus dicendi) (образ отражения (образ речи)), приспособление, костыль, только лишь регулирующий и субъективный вспомогательный принцип.

Идеал «вознесения масштаба разумных существ» – это также эвристический принцип.

Ранее воспринимаемое как геологические периоды сегодня часто относится к искусственному подразделению или «схематическим» фикциям. Здесь также ищется естественная система разделения.

Сюрпризом послужило объявление Неймана о том, что законы гравитации Ньютона были фикциями такого рода.

Во всей современной науке присутствует склонность низвергать гипотезы, к которым до сих пор относились как к твердо установленным, и разлагать их до уровня полезных фикций. Позиция Неймана нашла поддержку в претензии к тому, что Ньютоновские законы были сформированы без принятия в расчет сопротивления эфира и являются лишь эмпирическими. Как только эмпирические законы объявляются действительными и рассматриваются, как если бы они бы были настоящей целью, тогда они становятся фикциями. Сравните Вундта, Aufgabe der Philosophie, стр. 6: «Таким образом, было довольно естественно, что все гипотезы в отношении конечного основания физических феноменов должны приводиться к рассмотрению лишь как средства для их конкретного понимания или обращения с ними, и что, таким образом, никто не должен был быть побеспокоен, когда имели место перемены в гипотезах, преобладающих в различных сферах естественной науки, касающихся состава материи».

Нейман также называл закон сохранения энергии, как и некоторые математические аксиомы и постулаты, лишь фиктивными предположениями. Критицизм свежих гипотез часто оканчивается желанием позволить этим предположениям стать эвристическими фикциями, но не гипотезами. Это особо применимо в случае с отрицанием Дарвинизма.

Этот теоретический и методологический вопрос тесно связан с проблемой, получившей особое внимание в Англии. Мы знаем, что Ньютон различал в своих методологических правилах casa vera (истинная причина) и casa ficta (фиктивная причина). Обсуждению этого в каком-то смысле неясного различия приходилось иметь дело в точности с тем, на чем мы сейчас настаивали. Еще одна ремарка Ньютона, hypotheses non fingo (гипотез не выдумываю), которая все еще продолжает составлять предмет дискуссии, сохраняет свою значимость и в нашем случае. Как хорошо известно, всегда существовали возражения, что Ньютон сам выдвигал гипотезы. Однако странно, что все проглядели факт того, что Ньютон делал основное ударение на «fingo», а не на «hypotheses». Даже Милль и Уэвелл, комментировавшие эту фразу, не видели, что Ньютон не отрицал формирование каких бы то ни было гипотез, но объяснял, что он отказывался их изобретать.

В этом высказывании Ньютон нападает на дилетантизм, очень распространенный в его дни, формирования полностью случайных и фантастических гипотез, невозможных к проверке. Это привело к хорошо известному неприятию, ощущаемому многими логиками и естествознателями к гипотезам вообще. Но гипотезы общепризнанно неустранимы; а то, что на свете также есть фикции, которые настолько же оправданы, насколько полезны, является в точности тем, что мы хотим продемонстрировать. Нам в самом деле следует противостоять плохим фикциям, как раньше противостояли плохим гипотезам.

Теоретические и методологические постулаты Ньютона, в таком случае, не неопровержимы. С нашей точки зрения фиктивные предположения разрешаются, если выдвигаются только как они сами, и ничего больше; и они могут оказывать громадную услугу. К этому классу принадлежит определенное число исторически знаменитых случаев: например, Локк все еще использовал Картезианскую теорию «животных» духов как вводящую и эвристическую фикцию. Предположение Спинозы о полном параллелизме психических и физических событий, которое сегодня имеет множество последователей, на наш взгляд, не только несостоятельна, но и бесполезна как гипотеза – тогда как фикция она приносит неоценимую пользу.

Более недавние примеры этого типа эвристической фикции не трудно найти: например, Цёлльнер выдвигал такую фикцию в его хорошо известном предположении о том, что атомы или частицы массы данной системы движутся «как если бы они хотели производить наименьшую степень неудобства». Но по большей части эти фикции представляют бывшие гипотезы, которые оказывают услуги науке даже в их настоящем, истонченном виде. До сих пор остается открытым вопрос, не опустятся ли до уровня гипотез предположения, выдвигающиеся в форме аксиом или постулатов, а затем и до уровня фикций. Такая постепенная деградация происходила действительно часто. Даже в математике или математической физике эти столпы теперь расшатываются, и совсем не невероятно, что здесь фикциями могут быть представлены элементы, которые до сих пор считались аксиомами.

Переведено на русский Е. Г. Анучиным при поддержке журнала © ykgr.ru.
Редактор: Чекардина Елизавета Юрьевна
Копирование материалов книги разрешено только при наличии активной ссылки на источник.

На английском в Литрес На английском в OZON На русском языке в ykgr.ru