В нашумевшем сериале нулевых «Остаться в живых» один из главных героев, Джон Локк (имя-то какое для знатоков психологии!), обучает мальчика Уолта метать нож в дерево со следующим наставлением: «Представь, прежде чем бросишь его. Представь полет, смотри». Подход персонажа, между прочим, даже в сериале демонстрирует высокую результативность и являет собой не что иное, как описание эффекта Карпентера.

Кто такой Карпентер?

В XVIII веке английский врач, один из основоположников ассоциативной психологии, Дэвид Гартли первым открыл вопрос об идеомоторных актах (образовано от слияния древнегреческого ???? – «идея» и латинского motor – «двигаться»). А значительно позже, в 1852 году измышления Гартли поддержал и углубил его соотечественник, ученый-естествоиспытатель Уильям Бенджамин Карпентер [5, С. 189]. Именно Карпентер взялся за изучение биолокации, а также крайне популярного (и, пожалуй, единственного) для того времени развлечения – спиритизма [1, С. 20]. Как мы помним, и в первом, и во втором случае некий предмет (ивовый прутик, изогнутая металлическая проволока, блюдце на спиритической доске) движется «как бы сам по себе». Оба явления и поныне далеки от научного познания, однако Карпентер вовсе не хотел доказать их истинность. Его заинтересовало лишь то, как могут двигаться предметы, передвигать которые человек вроде бы не имеет намерения.

Выводы, к которым пришел ученый, оказались весьма интересными. Предмет, конечно же, не движется сам по себе, им управляет человек – однако управляет бессознательно, не отдавая себе в этом отчета. Обобщенно сформулировать суть эффекта Карпентера можно следующим образом: каждое восприятие или представление порождает склонность к подобному же восприятию или представлению [4, С. 128]. То есть, один лишь детальный образ какого-либо действия способен спровоцировать реальное воспроизведение этого действия.

Доклад с результатами исследований произвел немалый эффект в обществе – разве можно продолжать верить романтическим мифам о призраках, когда их опроверг человек науки? С Карпентером впоследствии согласились многие влиятельные и уважаемые ученые-исследователи, в том числе американский психолог Уильям Джеймс, австрийский психоаналитик Зигмунд Фрейд и русский физиолог И. П. Павлов.

Чем может быть вызван эффект Карпентера?

«И вот блюдце приходит в движение. Если оно остается неподвижным, слегка усиль нажим пальцев и немного подтолкни его – туда, куда оно, как тебе кажется, само желало бы идти» [3, С. 147].

Известный психолог и скептик доктор Рэй Хайман отмечает, что причиной проявления эффекта Карпентера могут быть внушения, которые наш мозг стремится подтвердить посильно – мышечной активностью [2, С. 35]. То есть, человек действительно может верить, что общается с духами – и замечать, как предметы в его руках движутся как бы «по своей воле».

Сам Уильям Карпентер считал, что идеомоторный акт может быть исключительно непроизвольным. Однако в настоящее время научные взгляды пересмотрены: мышечные сокращения, вызываемые действием эффекта Карпентера, могут быть осознаваемыми ровно в той же степени, что и неосознанными [6, С. 256].

Вот пример – эффект Карпентера может быть спровоцирован при мысленном повторении, репетиции хорошо знакомого действия. К примеру, если танцор решает повторить хореографические движения вне зала для тренировок, ему будет достаточно детально представить танец и последовательность элементов в нем. Тело включится само и наверняка попытается совершить несколько движений непроизвольно. Однако проявлением идеомоторного акта также будет являться репетиция вполсилы, в условиях, не позволяющих повторить танцевальные элементы полностью, так, как они должны исполняться (например – за пару минут до выступления, за кулисами).

То же самое способны продемонстрировать музыканты, использующие край стола как клавиши пианино, спортсмены при мысленном, скажем, фехтовании с воображаемым противником (используя в качестве шпаги карандаш) и представители иных видов деятельности, важным компонентом которых является конкретное, хорошо и четко выполненное физическое действие.

Особенности эффекта Карпентера

Условно для удобства понимания разделим их на позитивные и негативные.

I. Позитивные (или полезные в практике) особенности:

II. Негативные особенности:

1) Разумеется, чтобы идеомоторная тренировка работала и была продуктивной, необходимо прилагать определенные усилия и тренироваться систематически. Несмотря на то, что мы имеем дело с воображением, «халтурить» не получится – иначе не будет и желаемого эффекта! Кроме того, идеомоторная тренировка должна подкрепляться и идти параллельно с тренировкой реальной, физической.

2) Эффект Карпентера может сработать как спусковой крючок для развития травматического невроза или даже выученной беспомощности. Если Федор однажды планировал продемонстрировать эффектное жонглирование фарфоровыми чашками в воздухе, но потерпел фатальную неудачу, то, вполне вероятно, он не сможет сделать этого и во второй, и в последующие разы. Виной этому будет яркий, детальный образ прошлого опыта, прокручивающийся в голове и влияющий на реальные движения. Казалось бы, ничего страшного – молодому человеку просто придется отказаться от профессии жонглера. Однако в более серьезном случае этот эпизод «подарит» Федору постоянную тревогу за себя и свою неловкость, бороться с которой будет очень сложно. Ведь для начала придется избавиться от того самого навязчивого воспоминания с чашками!

3) Приобретенный страх (например, высоты, дороги и т.д.). Анна, девушка с живым воображением, стоит на мосту и рисует себе образ того, что будет, если она случайно упадет с огромной высоты в воду. И – о ужас! – она действительно чувствует, как сложно ей удержать равновесие. Это совсем не магия и не гипноз – лишь последствия эффекта Карпентера, когда тело, поддавшись влиянию мозга, стремится послушно исполнить представленное падение вниз.

Эффект Карпентера, как можно видеть, далеко не сложный и непонятный термин, мало приложимый к действительности. Более того – в повседневной жизни каждый из нас сталкивается с ним, даже если мало занимается спортом и не имеет ничего общего с искусствами.

Будучи детьми, мы смотрим, как ловко двигаются взрослые, и хотим повторять за ними. Став подростками, мы недолюбливаем свое тело за неловкость и непропорциональность, стремясь быть похожими на уверенных в себе, расслабленных людей. Повзрослев, мы вынуждены приобретать физические профессиональные навыки – к примеру, быстро печатать и красиво писать. И каждый раз, учась чему-то новому, мы вначале повторяем это про себя, создавая идеальный мысленный образ, после чего пытаемся воплотить его в реальность. Получается, что вся наша жизнь так или иначе связана с эффектом Карпентера. А ведь мы далеко не всегда замечаем это.

Список использованных источников:

• 1. Carpenter WB. Mesmerism, Spiritualism, Etc. - New York, NY: D. Appleton, 1874. - 158 с.
• 2. Hyman, Ray. The Mischief-Making of Ideomotor Action. - Scientific Review of Alternative Medicine 3(2), 1999. - p. 34-43.
• 3. Иванова В. Гадания для девочек. - Аст, Премьера, 2003 г. — 178 с.
• 4. Лазарев С.В. Психология безопасности профессиональной деятельности. - М.: Москва, 2007. - 216 с.
• 5. Панферов В.Н. Психология: Учебное пособие. - СПб: Питер, 2012 г. - 480 с.
• 6. Рапацевич Е.С. Новейший психолого-педагогический словарь. - Минск: Современная школа, 2009 г. - 928 с.

ГЛАВА 4

Символические (аналогические) фикции

Продолжение...

Метод аналогий естественен для метафизики не меньше, чем для теологии. В теории знания примером таких аналогий являются категории. Они – всего лишь аналогические фикции, и как таковые они сгруппированы с методологическими классификациями, где они находят свое верное место. Реальность является и должна рассматриваться как аналогия человеческих и субъективных отношений. Все знание, если оно выходит за пределы простой действительной преемственности и сосуществования, может быть лишь аналогическим.

Грюн, таким образом, весьма прав, когда он говорит, что метафизика метаболична, метафорична. То, что Грюн называет метафорами, в основном, является незаменимыми фикциями.

Вещество, сверх всего прочего, является такой фикцией, и Фихте в чем-то наивно выражает его природу, когда говорит (Wesen d. Gelehrten, Lecture 6): «Неумолимой перемене в потоке времени должно быть дано что-то постоянной и неизменчивой природы, чтобы поддержать ее».

Теперь у нас есть основные элементы того, что может быть названо теорией понимания и постижения. Любое познание – это апперцепция одной вещи через другую. В понимании мы всегда имеем дело с аналогией, и мы не можем представить, как существование может пониматься иначе. Любой знакомый с механизмом мысли знает, что любое представление и познание основано на аналогических апперцепциях. Единственными мыслительными конструктами, посредством которых существующие вещи могут быть постигнуты, являются либо сопряженные общие концепции, либо другие конкретные объекты. Но так как они, в свою очередь, непостижимы, все эти аналогии порождают лишь приблизительное понимание. Из механизма мысли, как Штейнталь, в частности, описал это, следует с абсолютной уверенностью то, что Кант так трудолюбиво демонстрировал в своей теории познания, а именно, что обрести знание мира совершенно невозможно, не потому что наша мысль слишком узко ограничена – это догматичная и ошибочная интерпретация, но потому что знание всегда существует в форме категорий, а они, как в последнем анализе, лишь аналогические апперцепции. Эта мощная демонстрация непознаваемости и непостижимости природы мира ясно показывает путь, которому должно следовать знание, чтобы положить конец всем догматическим спекуляциям. Выбирая полностью иной путь, мы тем самым достигаем вывода кантианской философии – категории не помогают в обретении реальности, и как аналогические фикции, они не могут предоставить нам настоящего знания.

Понимание того, что категории – это лишь аналогические фикции, было образовано Локком, Лейбницем, Кантом и другими.

В частности, должно быть отмечено, что особые исследования субъекта символического знания (термин, представленный Лейбницем), будучи побочным продуктом логики восемнадцатого века, близко относятся к вышеизложенному заявлению.

В этой связи заслуживает похвалы отношение Маймона к этому вопросу. Все дискуссии восемнадцатого века, которые часто были очень остры, были забыты в смятении, вызванном догматической философией абсолютизма. Маймон, в частности, весьма верно подытоживает результаты кантианской философии, когда говорит, что возможно только символическое знание.

Среди тех, кто сделал символическое знание субъектом исследования, достоин упоминания Ламберт. Он самый проницательный из непосредственных предшественников Канта, как и из последователей Маймона. Organon, Часть II Ламберта содержит детализированную главу, посвященную символическому знанию, в которой предвосхищаются многие из результатов исследований Канта. Любое дискурсивное мышление символично в двух отношениях: в первом – до тех пор, пока оно оперирует символами в их математическом смысле, и во втором – до тех пор, пока все полученное знание, таким образом, создает некоторое сравнение, картинку или копию реальности, но не наделяет нас способностью обрести знание самой реальности или хотя бы одной из ее адекватных форм. Распознание реальности в адекватной форме ведет нас к концепции интуитивного знания или интеллектуального восприятия, приводя нас, другими словами, к фиктивной концепции методологической, но не объективной ценности.

Стоило бы следовать этому пути и далее, заключения Канта были бы сохранены в своей чистоте. Но великий философ запятнал свои славные открытия, цепляясь за слабые рационалистические догмы, и тем самым вносил свой вклад в судьбу его настоящего достижения, преданного забвению.

Таким образом, мы видим, как все логические результаты в одно и то же время обретают значительность для теории познания. Когда категории воспринимаются как аналогические фикции, вся теория познания принимает другой вид. Тогда они распознаются как простые конструкции, представляющие апперцепцию предоставленного материала. Все объекты, обладающие атрибутами, что приводят этот процесс в действие, являются мифическими.

Мы можем сказать лишь, что объективные феномены могут восприниматься, как если бы они вели себя так и только таким образом, и нет абсолютно никакого оправдания принятию догматического отношения к ним и замене «как если бы» на «что».

Как только эти аналогии интерпретируются как гипотезы, мы получаем все те системы теологии и философии, чьим объектом является объяснение получаемых противоречий. Нам остается лишь вспоминать о времени и усилиях, затраченных на выяснение отцовских отношений между Богом и Христом; и о простоте решения Шлейермахера! Еще больший интерес вызывают бесконечные попытки определения природы вещества и его отношения к своим атрибутам, причинности и ее отношения к эффекту и т.д.

Все такие идеи, как «возможное», «необходимое» и т.д., принадлежат этому месту. Так, Д. Г. Льюис в своей Истории философии, Том 1, стр. 319 (1880), говорит об идее Аристотеля о потенциальном существовании: Это фикция; она может быть полезна в отделе Логики, но опасно обманчива в Метафизике. И он обходится тем же образом с «актуальным», как и с идеей ??e????? (sterisis – с греч. «лишение (формы)»). Они являются формальными или родственными идеями, что Аристотель уже постулировал как категории, к которым Скептики относились как к ???? ?? (с греч. «к чему»), как добавленное в уме, и которые в возрастающей степени признаются фикциями современной философией.

Эти и похожие на них идеи формируют основу дискурсивного мышления. «Ошибка, делающая нас такими виноватыми перед взором Господа, это то, что своими концепциями мы всегда устанавливаем пределы, о которых природа ничего не знает». Энгель, Philos. Fur die Welt, стр. 26.

Такие аналогические фикции очень широко распространены и популярны в других науках. Однако, весьма часто возникает жизненно важный вопрос: до каких пор аналогия «реальна», до каких пор гипотетична, до каких пор фиктивна. Этот вопрос важен, к примеру, в популярной современной аналогии, в которой государство или общество сравнивается с организмом.

Именно в таких вопросах так прискорбно очевиден недостаток логической теории используемого метода. Даже там, где такие аналогии чисто фиктивны, как, например, в сравнении общества с человеческим организмом, они часто служат прибытию к верным теоретическим законам.

Из одного и того же источника возникает множество ошибок, в которых к этим фикциям бездумно относятся как к верным аналогиям, а законами, выводимыми из них без всякой критики, заменяют реальность. Ошибка происходит из тех же причин, что и правда, и точно, как и в природе, одни и те же слепые законы могут принести как пользу, так и вред, в зависимости от обстоятельств – ибо они направлены в обе стороны, так и в умственной среде и добро и зло вытекают из одних и тех же законов. Во все большей степени объяснение ошибки ложится на логику, потому что разделительная черта между ошибкой и правдой четко не проведена, как было описано выше; поскольку использование фикции может быть основано отчасти на истине, отчасти на (осознанной) ошибке. Логики восемнадцатого века всегда относили к своим обязанностям включение ошибки в общий путь внутри их логических систем. Мы должны, таким образом, как мы уже заявили, различать реальные аналогии, где открытие – это работа индукции и гипотезы, и чисто фиктивные аналогии, относящиеся лишь к субъективному методу. То, что я ожидаю, что за одним феноменом немедленно и неизбежно последует другой, а ему самому предшествует еще один, в соответствии с законом причинности, это реальная аналогия; поскольку я так часто наблюдал, что все феномены предшествуют и следуют другим, что я имею оправдание считать по аналогии, что это может предполагаться и в настоящем случае. Но сам факт того, что я называю все это отношение неизменной последовательности «причиной и следствием», и воспринимаю его своим умом под категорией причинности, образует аналогическую фикцию; поскольку, несмотря на то, что отношение воли к ее активности является реальной аналогией с неизменной последовательностью, мы не имеем права назначать частным членам последовательности имена, взятые из мира субъективного. Форма отношения в этом случае действительно аналогическая, но приравнивание материала неизменяемой последовательности к следующему за волей действию – это аналогическая фикция.   

ГЛАВА 5

Юридические фикции

Особая форма вышеупомянутого представлена юридической фикцией. Термин «фикция» до сих пор нигде не был популярнее, чем в юриспруденции, где он образует излюбленный предмет дискуссии. Принципиально эти фикции идентичны тем, на которые мы уже обратили внимание. Психологический механизм их использования состоит в подведении единичного случая под концептуальную конструкцию, не предназначенную под него должным образом, так что умственное восприятие вследствие является лишь аналогией. Основание для этого метода заключается в следующем: так как законы не могут включить в свои формулы все частные инстанции, определенные особые примеры необычного характера рассматриваются как принадлежащие им. Или, иначе говоря, из-за некоего практического интереса индивидуальный пример вносится под общую концепцию, которой по-настоящему не принадлежит. Любой осведомленный о методах юриспруденции с легкостью поймет, как важна эта уловка для юридической практики. Она настолько же неотъемлема для права, как и для математики. Это правда, что логики, за незначительными исключениями, позволили этому примеру сбежать от них, потому что они не смогли понять, что логика должна брать материал для себя из живой науки. Кроме математики, едва ли есть более подходящее пространство, чем право, для выведения логических законов и их иллюстрации или открытия логических методов. Этот факт обязан собой принципиальной похожести, существующей между этими двумя предметами. Что делает такие методологические рассуждения привлекательными и выгодными, так это то, что они позволяют нам наблюдать, как разум применяет один и тот же принцип даже в фундаментально различных областях. Таким образом, совсем не странно, а, напротив, вполне естественно, что вплоть до настоящего эти фикции оставались представленными обширному теоретическому изучению только в математике и праве, и даже там лишь авторитетными в этих науках фигурами. Выделяется непринужденностью способ, которым логики позволили этой области сбежать от них. Априорный метод установки законов обязательно должен быть подкреплен чисто индуктивными наблюдениями логической процедуры внутри самих наук. Только очень близкое знакомство с методом специальных наук может позволить человеку плодотворно оформлять логические законы, и поэтому такие законы были работой тех, кто был исключительно хорошо знаком со специальными науками, людьми вроде Аристотеля и Бейкона. Англичане достигли очень важных результатов в этом отношении не меньше, чем немецкие логики восемнадцатого века. Лишь всеобъемлющее знание научных процедур во всех областях делает возможным совершение логических открытий.

Чрезвычайно интересно наблюдать, как феномен, по-видимому, такой далекий, как юридические фикции, в принципе, идентичен феноменам, принадлежащим теории познания, описанным в предшествующих параграфах.

Твердая связь, определяющая порядок, существующий здесь, просто и емко является методом и его принципом. Наша классификация, не важно, как нам кажется, она перемешивает самые разные типы вещей, однажды окажется фундаментальной, необходимой и верной, как и наш критерий методологического принципа, составляющий здесь единственную точку настоящего последствия. Таким образом, мы сможем увидеть, как логическая функция в очень разных областях всегда продолжает применяться в тех же устройствах.

Fictiones juris (юридические фикции) охватывают широкую область. Но по этой самой причине они предлагают методологически невероятно плодотворный материал и раскрывают удивительный механизм и приспособление мысли. Избежать рассмотрения юридической детали настолько же невозможно, насколько это невозможно в случае с математикой, политической экономикой, теологией, эпистемологией и т.д. До сих пор логика слишком мало занимала себя детальным анализом завершенных систем научной мысли и метода. Лишь симпатическая оценка способов мышления способна просветить нас о методе логической функции и захватывающих обходных путях, которые она часто принимает.

В fictio juris (юридической фикции) тоже к чему-то не произошедшему относятся как к произошедшему, или наоборот, или единственный случай вносится под аналогичное отношение, насильно вступая в противоречие с реальностью. Римское право пронизано насквозь такими фикциями, а в современных странах, особенно в Англии, эти юридические фикции прошли через дополнительное развитие.

Дальнейшей точкой нашего частного интереса в этой связи является взаимоотношение fictio juris и praesumpio juris (юридического предубеждения). Последнее является юридической гипотезой, а первое – юридической фикцией. Оба они часто путались в юридической теории и практике, а их различение стало излюбленной юридической проблемой. Praesumptio – это догадка, а fictio – намеренное и осознанное изобретение.

Громадные практические преимущества этого метода в действительности так велики, что он постоянно применяется. К примеру, в новом Немецком Коммерческом Кодексе, Арт. 347, мы находим положение, гласящее, что товары, не возвращенные отправителю за должное время, должны рассматриваться, как если бы получатель определенно проявил согласие и принял их. Такой пример позволяет нам с выгодой изучать идентичности в принципе аналогических фикций, такие, какими являются категории для юридических фикций.

Там, где признается получение товаров грузополучателем, вопрос времени, по истечении которого оформляется невозврат или жалоба, становится важным. Это временное взаимоотношение воспринимается как в похожем случае с получателем, не желающим получать товары, но тем не менее пренебрегающим отправкой жалобы в указанный срок. Здесь, таким образом, чисто аналогическое временное взаимоотношение между двумя случаями становится основанием для актуальной материальной идентификации содержания. Этот метод настолько же необходим в практических интересах юриспруденции, насколько он важен в теории познания. В одной области усвояемость, в другой практическое рассмотрение индивидуальных случаев были бы невозможны без аналогического умственного восприятия. Формальное поведение психики в обоих примерах абсолютно идентично, а понимание этих формальных сущностей важно, поскольку так трудно привыкнуть к приданию равной ценности обоих типов поведения.

Переведено на русский Е. Г. Анучиным при поддержке журнала © ykgr.ru.
Редактор: Чекардина Елизавета Юрьевна
Копирование материалов книги разрешено только при наличии активной ссылки на источник.

На английском в Литрес На английском в OZON На русском языке в ykgr.ru

Международная библиотека психологии,
философии и научного метода

Философия «как если бы»

Система теоретических, практических и религиозных фикций человечества

Автор – Г. Файхингер, 1911
Переведено на английский, 1935
Ч. К. Огденом
Переведено на русский, 2017
Е. Г. Анучиным
Редактор – Е. Ю. Чекардина

Переведено при поддержке журнала © ykgr.ru.
Редактор: Чекардина Елизавета Юрьевна

Копировании материалов книги разрешено только при наличии активной ссылки на источник.

Продолжение...

ЧАСТЬ 1

БАЗОВЫЕ ПРИНЦИПЫ

Общие вступительные ремарки по фиктивным конструктам

Нормальные и наиболее естественные методы мышления всегда имеют в качестве своей основной цели формирование таких конкретных апперцепций, которые обладают конечным и определенным свойством; и только такие мыслительные конструкты формируются, как это может быть показано, чтобы соответствовать некоторой реальности. На самом деле, это неотъемлемая часть задачи науки – развитие только таких идей, цели которых устанавливают соотношения, и устранение всех примесей субъективного.

Однако такую задачу непросто выполнить, поскольку на пути встречается множество трудностей. Идеал, в котором мир идей существует исключительно из согласованных, упорядоченных и непротиворечивых конструктов, может быть достигнут только медленным и трудным путем. Путь к этому идеалу лежит через методологию.

Первой и естественной задачей методологии является предложение направления, в котором следует искать представления, обладающие реальной ценностью.

Мы естественно склонны настраивать наши представления, испытывать их сравнением с реальностью и считать их свободными от противоречий. Это наиболее естественный и очевидный метод, и он представляется единственным способом продвижения научной теории знания вперед. Это оставалось бы правдой, даже если бы наши умственные конструкты были прямыми отражениями реальности. Но традиционные способы и результаты мышления уже содержат так много субъективных и фиктивных элементов, что становится неудивительным, если мысль начинает проявлять себя и в других направлениях. Необходимо помнить, что объект мира идей как целого не является отображением реальности – такая задача была бы невозможна – но скорее заключается в предоставлении нам инструмента более простого поиска пути в этом мире. Субъективные мыслительные процессы неотъемлемы от всей структуры космического феномена. Они представляют высшие и окончательные результаты органического развития, а мир идей – это прекрасный цветок всего космического процесса; но по этой же причине он не является его копией в обычном смысле. Логические процессы – это часть космического процесса, и их наиболее непосредственным объектом являются сохранение и обогащение жизни организмов; им следует служить инструментами осуществления более завершенной жизни; они служат посредниками между живыми существами. Мир идей – это система взглядов, рассчитанная на то, чтобы выполнять эту функцию; но видеть в ней по этой причине копию означает поспешное и неоправданное сравнение. Даже элементарные ощущения не являются копиями реальности; они скорее лишь инструменты для измерения изменения реальности.

 Прежде чем мы приступим к нашему заданию, необходимо заметить различие, которое в свою очередь будет нести в себе большую важность. Мыслительные конструкты, строго говоря, являются реальными фикциями, когда они противоречат не только реальности, но и себе; концепция атома, к примеру, или «Вещь в себе». От них следует отличать конструкты, противоречащие или отклоняющиеся только от данной реальности, но не противоречащие себе внутренне (к примеру, искусственные классы). Это последнее может называться полу-фикциями или частично фикциями. Эти типы не явно отделены друг от друга, но соединены переходами. Мысль начинается с небольших начальных отклонений от реальности (полу-фикций) и, становясь все смелее и смелее, заканчивает оперированием конструктами, которые противоречат не только фактам, но и самим себе.

А. – ПЕРЕЧИСЛЕНИЕ И РАЗДЕЛЕНИЕ НАУЧНЫХ ФИКЦИЙ

ГЛАВА 1

Искусственная классификация

Наиболее широко используемым из тех «временных методов», что мы назвали «полу-фикции», является искусственная классификация. Предельно действительным конструктом, соответствующим ей, и тем, что в свое время занимает ее место, является естественная система. Все космические объекты представляют собой особые формы, теоретически выраженные в какой-либо классификации, и когда эта характеристика в каждом отношении соответствует реальности, это и есть естественная система. Естественная система сама по себе является одной из самых сложных задач философии и естественной науки, и из нее возникает жизненно важный вопрос природы видов.

Естественной системой является та, в которой элементы упорядочены в соответствии с принципами, которым, по всей видимости, следует природа при их развитии. Выражаясь кратко, естественная система классификации должна быть копией, относящейся к действительным истокам и взаимным отношениям всех вещей. Это и есть цель науки и всякий прямой метод должен работать направленным на нее.

Именно здесь оправдываются все соображения, развитые до сих пор. Материал в нашем распоряжении представляет так много внушительных препятствий на прямом пути, что логическая функция начинает развиваться путями окольными. Она применяет выдумку; она создает искусственные классы. Что это значит? В нашей психологической терминологии это означает, что она временно заменяет правильные конструкты другими, не соотносящимися с реальностью напрямую. И тогда она оперирует этими фиктивными классами, как если бы они были настоящими. Здесь мы можем только привлечь внимание к хорошо известному факту, что искусственная и фиктивная классификация всегда выбирает из целой группы символов определенно выделяющийся и основывает свое разделение на нем, не взирая на способ, которым эти символы естественно определяются друг другом. Эти временные средства классификации не только служат практической функции, позволяя упорядочить объекты и подвести под определенные заголовки, предлагая в то же время своего рода мнемоническое устройство, но и несут теоретическую ценность, так как они исполняют эвристическую службу, подготавливая и содействуя открытию естественной системы. Искусственные системы, в общем, основаны на этих видовых концепциях, которые сами по себе лишь вносят поверхностный порядок в спутанную массу феномена.

Эвристические методы, основанные на дихотомии и т.д., являются ничем иным, как особым подразделом этого искусственного метода группировки. Искусственные классификации, однако, сами по себе в определенных неотъемлемых отношениях следуют иной теории, нежели классификации естественные. Эти правила в частности относятся к предупреждению ошибок, неизбежно рождаемых искусственными разделениями: ошибок, возникающих не только в связи с фактом того, что естественное устройство феномена не может быть зажато в эту искусственную систему взглядов и не соответствует ему, но еще и с тем, что через эти искусственные системы возникают невозможные подразделения, которые не могут существовать в действительной реальности.

В качестве примеров, среди прочих, мы имеем систему Линнея и множество более поздних классификаций животных, растений и человека, все из которых были оформлены с более или менее осознанным чувством их искусственности. В этом отношении заслуживает похвалы, в частности, Ламарк. В технических правилах, данных в его Philosophie Zoologique (один из основополагающих трудов по зоологии, написанный Жаном Батистом Ламарком и опубликованный им в 1809 году), в отношении «Искусственных устройств» [E.T. Часть I, Глава I, стр. 19] он детально обсуждает эту тему. Вместе с ним могут быть упомянуты Кювье, Блюменбах, Кант и огромное число ученых, кто либо самостоятельно использовал эти искусственные классификации, либо разбирался с их теоретическими основами.

Эта искусственная классификация является почти что единственным вспомогательным средством мысли, у которого есть хороший шанс быть досконально изученным логиками. В этом случае, конечно, было достаточно очевидным, что мы имеем дело не с непосредственно реальностью напрямую, но с косвенными и условными мыслительными конструктами и способами мысли. Разнообразные характерные черты всех фикций ясно проявлены уже здесь: в частности, факт того, что все фикции из предыдущего анализа приводили к противоречиям, заслуживает особого рассмотрения, и позже мы углубимся в него более подробно.

До тех пор, пока такие фикции рассматриваются как гипотезы, без понимания их природы, они являются ложными гипотезами. Они представляют реальную ценность, лишь если понимается, что они были намеренно сконструированы как условные представления, которые в некотором будущем должны предоставить место для лучших и более естественных систем.

ГЛАВА 2

Абстрагирующие (пренебрегающие) фикции

Я включаю в этот термин различные методы, в которых отклонение от реальности проявляет себя конкретно в опускании определенных элементов.

Особенность, разделяемая всеми фикциями в этом классе, состоит в отрицании важных элементов реальности. Как правило, причина формирования этих фикций может быть найдена в тонкой комплексности фактов, что благодаря их необычайной сложности делает их теоретическое использование чрезвычайно трудным. Таким образом, логические функции неспособны выполнять свою работу нетронутыми, поскольку в этом случае становится невозможным держать различные волокна, из которых сплетена реальность, раздельно друг от друга.

Тогда, так как материал слишком сложен и запутан, чтобы мысль была способна разбить его на составные части, и так как природа искомых причинных факторов, скорее всего, слишком сложна, чтобы быть определенной напрямую, мысль прибегает к выдумке, средствами которой она условно и временно опускает ряд параметров и выбирает из них наиболее важный феномен.

Стандартный пример – хорошо известное предположение Адама Смита, согласно которому, все человеческие действия продиктованы эгоизмом. Мы попытаемся дать особо типичный пример каждой разновидности выдумки и использовать его с целью изучения как схемы конструкта, так и методологии примененной выдумки путем самого тщательного анализа. Что касается искусственной классификации, безусловно, наиболее типичным историческим примером является ботаническая система Линнея; в то время, как для абстрагирующих фикций, основанных на опускании определенных элементов, лучшим является предположение Адама Смита, которое долгое время рассматривалось как гипотеза.

Ни Адам Смит, ни Линней не относились к себе как к имеющим дело с чем-то большим, чем фикция. Доказательство утверждения, что Адам Смит подразумевал свое предположение лишь как условную фикцию, было дано Боклем в введении к его History of Civilization in England (История цивилизации в Англии), и этот взгляд был специально подчеркнут в Германии работой Ф. А. Ланге.

Эмпирические проявления человеческих действий так чрезмерно усложнены, что они представляют почти непреодолимые препятствия, когда мы пытаемся понять их теоретически и свести их к причинным факторам. Для сооружения своей системы политической экономики Адаму Смиту была необходима причинная интерпретация человеческой деятельности. С безошибочным чутьем он понял, что главная причина лежит в эгоизме, и он сформулировал свое предположение таким образом, чтобы все человеческие действия, а в частности те, что относятся к деловой или политико-экономической сфере, могли бы быть рассмотрены, как если бы их движущая сила заключалась в одном единственном факторе – эгоизме. Следовательно, все второстепенные причины и частично обуславливающие факторы, такие как доброжелательность, привычка и так далее, здесь опускаются. С помощью этой абстрактной причины Адам Смит затем преуспел в сведении всей политической экономики к упорядоченной системе. Он представил ее как аксиому и вывел из нее отношения, вовлеченные в торговлю и коммерцию, последовавшие в систематической необходимости. Предположение «гармонии» всех индивидуальных интересов тесно связанно с этим; и это предположение, которое, хоть и представляющее большую ценность как фикция, совершенно губительно как гипотеза или догма.

Но это лишь условные предположения, которые, как бы они строго ни применялись, должны быть остро отличаемы от гипотез. Они сопровождаются или, по крайней мере, должны сопровождаться сознанием, с целью их не соотношения с реальностью, и чтобы они сознательно замещали долю реальности законченным рядом причин и фактов.

Эти искусственные методы приложены где бы ни возникла сложная ситуация такого рода, в частности, в рассмотрении политической экономии и социальных и нравственных отношений.

Есть еще одна сфера, где использование этого метода принесло чрезвычайно плодотворные результаты, и это теоретическая механика.

Феномены здесь так масштабны, что часто лишь эти абстрактные причины принимаются за причинные факторы, тогда как другие на время опущены. Именно в определении механических отношений тел опускаются эти второстепенные причины с целью упрощения, а все механическое движение и т.д. интерпретируется, как если бы только оно зависело от абстрактных факторов.

В физике мы видим такую фикцию в факте того, что неоспоримые массы, к примеру, Солнца и Земли, в связи с выводом определенных базовых концепций механики и расчетом их обоюдного притяжения сводятся к точкам или сконцентрированным в точки (гравитационные точки) с целью посредством этой фикции содействовать представлению более сложносоставного феномена. К такому пренебрежению частями в особенности прибегают в случаях, когда очень малый коэффициент принимают равным нулю (cf. Bacon в его Nov. Org., II, 146. В частности, выделяется пассаж в Книге II, параграф 36, где он задается вопросом, были ли «некоторые небесные движения выдуманы с целью упрощения наших расчетов»).

Есть много других областей запроса, где этот метод был применен с некоторым успехом. Есть, к примеру, все мыслительные конструкты, выводящиеся из фикции статуи Кондильяка, реанимированная, например, Штейнталем, с целью упрощения психологического запроса.

Психологические условия в частности так сложны, что априори только те фикции в целом возможны и мыслимы здесь, которые в основном делают ударение только на один пункт и опускают остальные с целью таким образом сделать лечение более осуществимым. С тех пор, как аналогия психических феноменов с механическими процессами была признана, этот метод нашел свое место в абстрактной психологии. Законы Гербарта, как и некоторое число других предположений, могут также быть показаны фикциями, обладающими практической ценностью, а не гипотезами, как полагалось до сих пор.

Первая попытка отнестись к формулам Герберта как к условным, абстрактным фикциям, была сделана Ланге, в частности, в его монографии Grundlegung der mathematischen Psychologie. Позже Штейнталь экспериментировал с этим методом и сформулировал теоретические предложения, к которым он пришел, лишь опуская множество эмпирических факторов. Глогау в его работе Steinthals psychologische Formeln соглашается с тем, что эти формулы были сведены к предельно простым выражениям в основном благодаря опущению эмпирических факторов.

... продолжение следует.

Переведено на русский Е. Г. Анучиным при поддержке журнала © ykgr.ru.
Редактор: Чекардина Елизавета Юрьевна
Копирование материалов книги разрешено только при наличии активной ссылки на источник.

На английском в Литрес На английском в OZON На русском языке в ykgr.ru

Международная библиотека психологии,
философии и научного метода

Философия «как если бы»

Система теоретических, практических и религиозных фикций человечества

Автор – Г. Файхингер, 1911
Переведено на английский, 1935
Ч. К. Огденом
Переведено на русский, 2017
Е. Г. Анучиным
Редактор – Е. Ю. Чекардина

Переведено при поддержке журнала © ykgr.ru.
Редактор: Чекардина Елизавета Юрьевна

Копировании материалов книги разрешено только при наличии активной ссылки на источник.

ОБЩЕЕ ВВЕДЕНИЕ

ГЛАВА 1

Мысль, рассмотренная с точки зрения причинной органической Функции

Продолжение...

До сих пор в нашей теории мы не касались аспекта, имеющего большое значение для правильного понимания логической функции: а именно факта, что органическая функция мысли выполняется по большей части бессознательно. Стоит только итогу в конце концов войти еще и в сознание или стоит только сознанию лишь на мгновение сопроводить процессы логической мысли, этот свет едва проникает под поверхность, тогда как настоящие фундаментальные процессы происходят во тьме подсознательного. Узко целенаправленные операции в основном, а в самом начале любые, полностью инстинктивны и бессознательны, даже если позже они отпечатываются на освещенном сознанием пространстве, которое в течение времени контролирует все более широкие зоны психической активности как в индивидуальной, так и в общей истории культуры. Логика в особенности сосредоточена на освещении темных и бессознательно работающих действий мысли, а также на изучении изобретательных методов и устройств, которые использует эта бессознательная деятельность для достижения своей цели.

Хотя мы и можем воспринимать отношения мысли и реальности, с эмпирической точки зрения может быть установлено, что природа мысли отличается от реальности, и что субъективные процессы, относящиеся к любому данному внешнему событию или процессу, очень редко имеют демонстрируемую схожесть с ним. Мы делаем это замечание, чтобы подчеркнуть, что логические функции являются субъективными, но полезными попытками, которые делает мысль, чтобы достигнуть уже описанных объектов. Какой бы объективная реальность ни могла бы быть, одна вещь может утверждаться с уверенностью – она не состоит из логических функций, как когда-то думал Гегель.

Гегелевская система предлагает исторически самый яркий и типичный пример этой общей ошибки философии: путаница мыслительных процессов с событиями, перевод субъективных мыслительных событий в события объективного мира. (Однако нам еще представится случай отметить то, что Гегелевская диалектика основывается на верной догадке о природе логического развития).

На самом деле, самые большие и самые важные человеческие ошибки приходят через принятие мыслительного процесса за копию самой реальности; (1) но конечное практическое соглашение между нашими идеями и суждениями с одной стороны и так называемыми «вещами» с другой не может оправдать заключение, что процессы, через которые был достигнут логичный результат, это то же самое, что и объективные события. Наоборот, их полезность проявляется в самом факте того, что логические функции, работающие по своим правилам, в конце концов, всегда соприкасаются с реальностью.

ГЛАВА 2

Мысль как Искусство, Логика как Технология (коллекция технических правил искусства)

Мы говорили о мысли как об органической функции. Каждая естественная способность, а это относится ко всем органическим функциям, может через практику, развитие и наследственную передачу быть возведена в ранг искусства. Только в этом смысле мысль может быть искусством. Логика иногда называется технологией.

Тот, кто называет логику технологией, должен рассматривать мысль как искусство.

Было бы неточным рассматривать саму логику как искусство. Мысль – это искусство, но логика – это наука, и в частности – технология.

Едва ли требуется пояснить, что в слове и концепции этого «искусства» используется значение, не ставящее ударение на эстетическую сторону. Наше внимание обращено не на артистическую деятельность, но на изобретательную гибкость. До тех пор, пока органическая деятельность мысли остается в сфере бессознательного («гипо-психического» по Ласу), мы предпочитаем называть ее целенаправленной, также, как мы присваиваем решительную целенаправленность всем органическим функциям, тем самым, не возводя метафизической проблемы телеологии; но когда органическая деятельность покидает сферу бессознательного для более осознанных действий, когда сознание берет управление на себя, мы выбираем называть эту деятельность технической. Чем больше естественная способность мысли, чем лучше инстинктивная и логическая функции, тем сильнее специализированы логические операции, тем более детальные логические функции присущи отдельным индивидуумам вследствие разделения труда в природной экономике – тем больше в данном факте наши термины находят оправдания. Если мысль – это широко распространенная деятельность, полученная индивидуумом в процессе его развития, как и многие другие искусства, необходимые для человеческого существования, то наиболее сложные части логической проблемы разрешаются отдельными индивидуумами, особенно одаренными и развитыми с этой целью; но как только обычная естественная способность становится специализированной таким образом, что отдельные индивидуумы практикуют ее с отдельной гибкостью, мы называем ее искусством. Вырабатываются определенные технические правила: совокупность этих правил называется технологией; и как раз такой и является логика, чьей основной задачей является представление и установление технических правил мысли.

ГЛАВА 3

Разница между выдумками и правилами мысли

Методология, как и ранее, предназначалась для сбора технических правил мысли в их завершенности и для их систематического использования. Она преуспела в регистрации, анализе и систематическом установлении тех технических операций и манипуляций, которые являются наиболее частыми, постоянными и важными. Такими операциями являются те, искусное применение, разумная реализация и рациональное улучшение которых неотделимы от прогресса современной науки, взращенной из практики в теорию и упрощенной к простым и примитивным формам логической функции. Достойные восхищения методы эмпирических наук, методы, адаптированные к своим объектам с удивительной гибкостью и способные использовать и приспособить любые обстоятельства, как в случае с органическими существами, – эти методы нашли достойное и полностью подходящее выражение в современной методологии, имеющей своих самых гениальных представителей в Англии, Франции и Германии.

И в то же время, как мне кажется, в научной практике используются методы, которые вплоть до настоящего момента не были в должной мере рассмотрены и признаны теорией.

Я имею в виду методы, используемые в меньшей степени в естественных науках, чем в математике и этико-политических науках, то есть, в самой точной науке и в областях, где точность определенно исключена. Довольно естественно, что так как методам естественных наук было уделено много внимания, методы, которыми пренебрегли в естественных, но используемые в других отраслях науки, требуют проверки. В современной логике естественная наука пользуется неоправданной известностью в счет упомянутых наук и к невыгоде логики. Милль едва уделяет какое-то внимание специальным методам математики, как и поверхностно осмотренным нравственным наукам. Но выдающаяся полезность логической функции показана в этих двух сферах гораздо выгоднее, чем в более простых методах эмпирических естественных наук, хотя бы потому, что в этих сферах логическая функция встречает непропорционально большие сложности и феномены гораздо более сложного характера, чем в науках естественных. Лишь в местах, где эмпирический метод естественной науки накладывается на методы точной механики и абстрактной физики и где, с другой стороны, они приближаются к сложному феномену социальной жизни, недостаточность чисто индуктивных методов ясно проявляется. Именно здесь появляются методы, представляющие высший синтез дедукции и индукции, то есть, где оба эти метода объединены стремлением разрешения сложностей, которые могут быть преодолены лишь непрямым путем.

Методы, к которым мы обращаемся, могут быть описаны как неправильные (irregular), в противоположность правильным (regular) методам обычной индукции. Однако и в других сферах правильные методы систематически используются прежде неправильных, и эти вторые оказываются с одной стороны оставленными. Но там, где интересующие нас методы до сих пор встречаются, они использовались либо слишком мало и слишком искусственно, либо в неверных местах и с неверной систематической связью; либо они принимались за другие похожие формы, принятые в каждой науке; либо, наконец, с ними обращались боязливо, как сначала обращаются со всем неправильным. Также и в логике вокруг таких форм была соткана завеса тайны.

Мы приводим различие между правилами мысли и выдумками. В других функциях такое различение тоже имеет ценность; правила – это сумма всех тех технических операций, благодаря которым деятельность способна достигать своего объекта напрямую, даже когда она более или менее сложна. В логике мы тоже называем такие операции, в частности, относящиеся к индукции, «правилами мышления». Выдумки, с другой стороны, это операции почти таинственного свойства, которые действуют вопреки обычным процедурам более или менее парадоксальным образом. Это методы, выглядящие для стороннего наблюдателя как магия, если он сам не посвящен или не владеет механизмом в соответствующей степени, и способные опосредованно преодолеть трудности, вызываемые у деятельности целевым материалом. Мысль тоже владеет такими хитростями; они являются поразительными целенаправленными выражениями органической функции мысли. И, как и в определенных видах искусств и ремесел, такие хитрости содержатся в тайне, и мы обнаружим, что это имеет место быть и в случае с логикой. Мы покажем только один замечательный пример, проиллюстрировав ситуацию. Когда Лейбниц с помощью остроумной хитрости такого рода (которую мы позже возьмем в качестве типичного примера и одного из главных субъектов нашего анализа) открыл удивительно простое и ловкое решение проблем, которые до тех пор считались не решаемыми, он на протяжении долгого времени тревожно пытался держать эту хитрость в тайне; и те, кому он сообщил об этом, поразили математиков, не познакомившихся с этим, решая другие задачи. Ньютон поступал так же; и так же, как нам говорят, поступала школа Пифагора.

ГЛАВА 4

Переход к фикциям

Таким образом, мы имеем дело с необычным видом логического произведения, особым проявлением логической функции. Мы уже увидели, что это необычное действие выражено в том, что мы называем хитростями, что его продуктом являются искусственные концепции. Предвидя исход, мы бы заменили другие термины этими выражениями: наш субъект – это фиктивная деятельность логической функции; продукты этой деятельности – фикции.

Фиктивная деятельность разума – это выражение фундаментальных психических сил; фикции – это ментальные структуры. Психика сплетает эту помощь для мысли из самой себя; поскольку разум изобретателен; при обязательной необходимости и раздражении внешним миром он обнаруживает хранилище приспособлений, скрытое внутри себя. Организм находит себя в мире, полном противоречивых ощущений, он уязвим к нападкам враждебного внешнего мира, и чтобы защитить себя, он вынужден искать каждое возможное средство поддержки, как внешнее, так и внутреннее. Умственная эволюция началась в нужде и боли, сознание проснулось в противоречии и сопротивлении, а человек больше обязан своим умственным развитием врагам, чем друзьям.

Тем временем, в интересах большей ясности и внятности мы можем дать предпосылку следующей ремарки:

Под фиктивной деятельностью логической мысли надо понимать произведение и использование логических методов, которые с помощью вспомогательных концепций, в которых неправдоподобность любой соответствующей цели достаточно очевидна, ищут пути достижения объектов мышления. Вместо того, чтобы довольствоваться предоставленным материалом, логическая функция вводит эти гибридные и неопределенные мыслительные структуры, чтобы с их помощью достичь своих целей не напрямую, если встреченный ей материал сопротивляется прямой процедуре. С инстинктивной, почти коварной изобретательностью логическая функция преуспевает в преодолении этих трудностей с помощью своих вспомогательных структур. Специальные методы, обходные пути, которые мысль использует, когда она больше не может продвигаться напрямую по главной дороге, существуют во множестве видов, и их объяснение является нашей задачей. Они часто ведут через тернистые заросли, но логическая мысль не сдерживается ими, хотя она может потерять часть своей ясности и чистоты. К этому также относится замечание того, что логическая функция в своей целенаправленной инстинктивной изобретательности может пронести эту фиктивную деятельность из самых невинных и непритязательных начал через все более точные и незаметные развития к самым трудным и сложным методам.

... продолжение следует.

Переведено на русский Е. Г. Анучиным при поддержке журнала © ykgr.ru.
Редактор: Чекардина Елизавета Юрьевна
Копирование материалов книги разрешено только при наличии активной ссылки на источник.

На английском в Литрес На английском в OZON На русском языке в ykgr.ru

Желание сбросить вес и правильно питаться стало в наши дни массово распространенным, однако, находится в плену устойчивых стереотипов, а то и мифов, даже среди самой продвинутой и осведомленной аудитории.

Причин последнего две:

— от застарелых мифов и стереотипов трудно избавляться – мифы всегда популярней, чем их опровержение (а тут еще в поисковых топах по-прежнему десятки статей со ссылками на исследования, якобы говорящие в их пользу);

— недостаточные масштабы большинства прежних исследований

(до последнего времени тестовые группы большинства исследований на эту тему не превышали нескольких сотен и, в лучшем случае, тысяч человек).

В итоге, мифы и стереотипы продолжают рулить.

Тем не менее, все же, стали появляться серьезные исследования на больших тестовых выборках (например, 135 тыс. человек из 18 стран), учитывающие, к тому же, много факторов. 

Эти исследования:

А) развеивают многие общепринятые мифы;

Б) дают набор простых и доступных рекомендаций:

 — как похудеть и правильно питаться; 

 — как повысить шансы прожить дольше, сохраняя при этом память и другие мозговые функции;

  — как снизить шансы инфаркта, инсульта и даже рака.

Если совсем коротко, то можно сказать так.

1) Сложившиеся 40 лет назад руководящие диетические принципы о пользе и вреде потребления жиров – миф. На самом деле, более высокое потребление жиров (около 35 процентов энергии) не повышает, а снижает риск смерти. Причем речь обо всех видах жиров. Общий жир и отдельные типы жиров никак не связаны с риском сердечных приступов или смерти из-за сердечно-сосудистых заболеваний. А насыщенные жиры, наоборот, уменьшают риск инсульта. При этом, т.н. «плохой» холестерин (с которым борются врачи и диеты) не является надежным в прогнозировании воздействия насыщенного жира на состояние сердечно-сосудистой системы.

2) Куда более реальную опасность для здоровья представляют углеводы, увеличение употребления которых происходит в ходе замены жиров в рационе. Потребление углеводов нужно сокращать. А оптимальным для здоровья является рацион с минимальным количеством углеводов, но богатый жирами и фруктами. 

3) Самый низкий риск смерти у тех, кто потребляет от трех до четырех порций (или эквивалент 375-500 граммов) фруктов, овощей и бобовых в день. При этом употребление фруктов дает больше плюсов, чем потребление овощей. А овощи следует стараться употреблять сырыми, а не приготовленными. При этом даже однократное принятие в пищу бобовых (бобы, чечевица, горох – отличная альтернатива мясу, макаронам и белому хлебу) снижает риск сердечно-сосудистых заболеваний.

4) И последнее. Новые исследования показывают, что в вопросах здоровья невозможно отделить влияние фактора «что и сколько люди едят» от других, не менее важных факторов: какой у человека доход, сколько он спит, сколько он занимается сексом, какая у него генетика, какой фитнесс-режим, какой уровень кортизола в крови, микробиом, стрессовые нагрузки и т.д.

И поэтому нужно четко понимать, что рацион питания – это всего лишь один из факторов. Улучшая рацион, можно получить как прямой, так и обратный эффект, если не учитывать влияние других факторов.

Подробнее:

1) Популярно: https://www.sciencedaily.com/releases/2017/08/170829091027.htm 
2) и http://bigthink.com/21st-century-spirituality/new-study-reveals-a-diet-rich-in-fats-and-fruits-is-optimal 

3) Оригинальное исследование:  http://www.thelancet.com/journals/lancet/article/PIIS0140-6736(17)32253-5/fulltext 

Источник: Сергей Карелов  https://www.facebook.com/sergey.karelov.5

Редактор: Чекардина Елизавета Юрьевна

Исследования показывают, что стимуляция кожи головы во время сна может помочь людям осознать происходящее во сне, и даже иногда управлять происходящим, получая так называемые осознанные сновидения, фазу или втп (lucid dreaming).

Большинство из нас знает о пользе сна с самого детства. В течение отведенного на него времени головной мозг отдыхает, находится в состоянии покоя. Или все не столь однозначно? Последние исследования такого явления как фаза быстрого сна показывают, что мозг человека продолжает активную деятельность даже при мышечной атонии, частичном параличе. Фаза REM (глубокий сон) влияет на весь организм, и сегодня ее рассматривают с точки зрения многих направлений медицины, психологии, философии и даже культурологии.

Все большее число именитых ученых сходятся во мнении: REM способен стимулировать память, развивать творческие способности. При оптимальном количестве чередований фаз оказывается благоприятное воздействие на центральную нервную систему. Доказано, что количество чередований зависит от возрастной категории людей: взрослые – до 25% REM, дети – до 50%.

Осознанные сновидения и методика Remee

Столкновение медицины и философии достигло определенных результатов. В наше время изучение фазы глубокого сна стремительно углубляется, во многом благодаря специальной маске Remee. Она самостоятельно распознает фазу сна, в которой пребывает человек, и активизируется во время быстрого сна. Благодаря присутствию в разработке уникальных диодов человек может свободно управлять собственным сознанием во сне.

О чем это говорит? Создатели маски преследовали довольно простую по своей гениальности цель – перенести сознание человека из режима наблюдения в режим полного контроля. Это стало возможным благодаря мерцанию диодов, наступающему в фазе REM.

Почему осознанное сновидение – это научное открытие?

Немногие придают этому явлению большое значение. На самом деле, во время глубокого сна человек наделяется массой удивительных возможностей:

С медицинской точки зрения, осознанные сновидения помогают людям легче переносить ночные стрессы. Глубокая фаза сна и современные технологии способны избавить людей от ночных кошмаров и, по мнению многих исследователей, предупредить депрессию, подавить суицидальные наклонности.

Большой эксперимент

Революционное открытие было совершено в отделе клинической нейрофизиологии в Медицинском центре университета Гёттинген. 27 физически здоровых добровольцев (15 женщин и 12 мужчин возрастной категории 18-26 лет) провели 4 ночи в лаборатории сна под чутким наблюдением.

После погружения испытуемых в фазу REM исследователи применили уникальный метод воздействия электродов на кожу головы. В результате участки мозга, отвечающие за самосознание, активировались (во время фазы глубокого сна они не функционируют). При этом человек не может двигаться и как-либо реагировать на происходящее вокруг.

После пробуждения участников опросили на предмет характера сновидений. По итогам опроса выяснилось, что каждый из них во время глубокого сна наблюдал свои мечты, стремления – материализованные и практически реальные. Исследование показывает, что воздействие электрического тока частотностью 40 Гц имеет большой потенциал в качестве эффективного средства лечения хронической бессонницы и ночных кошмаров.

Открытие имеет все шансы, чтобы полностью перевернуть всеобщее представление о природе сна, возможностях человеческого организма и глубине сознания.

Автор: Гручик Оксана Григорьевна, врач-методист

Редактор: Чекардина Елизавета Юрьевна