Администратор
Ганс Файхингер «Философия «как если бы»» Часть 7 Общее введение [Глава 1] Мысль
Международная библиотека психологии,
философии и научного метода
Философия «как если бы»
Система теоретических, практических и религиозных фикций человечества
Автор – Г. Файхингер, 1911
Переведено на английский, 1935
Ч. К. Огденом
Переведено на русский, 2017
Е. Г. Анучиным
Редактор – Е. Ю. Чекардина
Переведено при поддержке журнала © ykgr.ru.
Редактор: Чекардина Елизавета Юрьевна
Копировании материалов книги разрешено только при наличии активной ссылки на источник.
ОБЩЕЕ ВВЕДЕНИЕ
ГЛАВА 1
Мысль, рассмотренная с точки зрения причинной органической Функции
Научная мысль является функцией психики. Под термином «психика» мы понимаем не вещество, а органическое целое так называемых «ментальных» действий и реакций; они никогда не попадают под внешнее наблюдение, но определяются частично через физические знаки, частично так называемым внутренним чувством. Психические действия и реакции, как и всякое известное нам событие, являются необходимыми обстоятельствами; другими словами, они получаются из своих условий и причин с обязательной регулярностью. Если бы мы стали сравнивать психические процессы с некоторой группой внешних феноменов, то физические и в более узком смысле механические процессы представились бы менее подходящими, чем функции организма. Это утверждение подтверждается фактом того, что так называемая эмпирическая полезность может быть найдена как в психических, так и в органических функциях телесной сферы. Эта полезность проявляет себя и там и тут в готовности к приспособлению к обстоятельствам и среде; в поддержании усиливаемой и успешной реакции физического или психического организма на внешние импульсы и влияния; и в усвоении и принятии или отторжении новых элементов. В психике имеет место не просто механистическая игра идей, но, по большому счету, выполнение требований полезности движением идей за счет его непрерывной модификации. Все психические процессы полезны в описанном смысле; прежде всего, так называемые теоретические процессы апперцепции. Научная мысль состоит из таких процессов апперцепции и, следовательно, должна рассматриваться с точки зрения органической функции.
Таким образом, мы бы сравнивали логические или мыслительные процессы с органическими творческими процессами. Целесообразность, которую мы наблюдаем в росте, распространении и регенерации, в адаптации к окружающим условиям, в выздоровлении и так далее, в сфере органического, повторяет себя в психических процессах. Психический организм также подобающе реагирует на раздражитель. Он сравнится не с простым сосудом, в который лишь заливается инородная материя, но с аппаратом, включающим в себя химическую реторту, который использует инородную материю наиболее подходящим для поддержания себя и своего движения образом, усваивая ее через ассимиляцию, а не чистое наложение. Также и сознание нельзя сравнивать с пассивным зеркалом, отражающим лучи в точности в соответствии с физическими законами, но «сознание не получает внешних раздражителей, не формируя их в соответствии с его природой». Тогда психика является органической формирующей силой, которая независимо изменяет усвоенное и может приспосабливать инородные элементы по собственным требованиям так же легко, как она может приспосабливать себя к новому. Разум способен не просто усваивать, но и ассимилировать, и быть конструктивным. В течение своего роста он создает собственные органы в силу своего адаптируемого устройства, но лишь при наличии внешнего раздражителя, и приспосабливает их под внешние обстоятельства. Такими органами, созданными самой психикой в ответ на внешние раздражители, являются, к примеру, формы восприятия и мысли, а также определенные концепции и другие логические конструкты. Логическое мышление, над которым мы здесь размышляем, является активным усвоением внешнего мира, полезным итогом переработки прочувствованного материала. Таким образом, логическая мысль – это органическая функция психики.
Точно так же как физический организм делит материю, которую он получает, смешивает ее с собственными соками и таким образом делает ее готовой к ассимиляции, так и психика оборачивает воспринимаемое в самостоятельно выработанные категории. Как только внешний раздражитель достигает разума, быстро реагирующего на него, поскольку мысль снабжена чувствительными сенсорами, начинается внутренний процесс, психическая активность, итогом которой является усвоение воспринимаемой вещи для какой-то цели.
Для Штейнталя в силу упрочнившихся и подробно разработанных взглядов органическая функция логического движения включена в знание как таковое; мы же идем на шаг дальше, рассматривая органические мыслительные функции с точки зрения целенаправленного действия. Зигварт и Лотце начинают свою Логику с этой телеологической точки зрения. Точно так же как целью глаза является трансформация волн эфира в упорядоченную систему закрепленных ощущений и через рефракцию отражение лучей и так далее, создание уменьшенных «картинок» объективного мира; и точно так же как этот орган устроен подходящим образом для выполнения своей цели и способен исполнять независимые передвижения и изменения в соответствии с обстоятельствами – так и логическая функция – это действие, которое подходящим образом исполняет свою цель и может адаптироваться и подстраивать себя под обстоятельства и объекты для выполнения своей цели. Цель органической функции мысли – изменять и перерабатывать материал восприятия в эти идеи, ассоциации идей и концептуальные конструкты, которые, пока цельны и связны между собой, они, как говорится и как и мы можем сказать, «облачены в объективность».
Однако, так как мы не знаем объективной реальности в абсолютной форме, но лишь подразумеваем ее (а это также обычная научная точка зрения), мы должны пересмотреть наше утверждение и сказать, что мысль исполнила свое предназначение, когда она соорудила из предоставленных комплексов ощущений действительные концепции, общие суждения и убедительные заключения, а также произвела такой мир, что объективные происшествия могут быть вычислены, а наше поведение успешно изъявлено в соответствии с их феноменом. Мы ставим главное ударение на практическое содействие, на экспериментальную проверку полезности логических структур, являющихся органической функцией мысли. Для нас напрямую недоступным является не соотношение с предположенной «объективной реальностью», не теоретическая репрезентация внешнего мира в зеркале сознания и не теоретическое сравнение продуктов логики с объективными вещами, которое, с нашей точки зрения, гарантирует выполнение мыслью своего предназначения; но скорее практическая проверка возможности расчета событий, совершающихся без нашего вмешательства с помощью тех самых продуктов логики, и подобающее понимание наших импульсов в соответствии с направлением наших логических структур.
Интересно наблюдать, как Лотце в его Логике снимает свое первоначальное определение, стр. 4 [E.T. стр. 2], истины мысли, то есть ее итогового предназначения: «Истина состоит в согласии идей и их ассоциаций с представленными объектами и их собственных отношениях», и изменяет его на: «Связи (connexions) идей являются истинными, если они соответствуют таким соотношениям идей, которые остаются одинаковыми для всех сознаний, а не ограничивающихся явлениями и наложениями впечатлений, разнящимися от одного индивидуального сознания к другому». Но когда Лотце заявляет итоговую функцию мысли как общемировую картину, остающуюся одинаковой для всех (cf. Laas, Anal. D. Erf., стр. 95, 127: объективный мир в «сознании в общем»), он упускает, что такое общее согласие все еще не предлагало бы гарантии «истинности» комбинации идей. Только практическая проверка является конечной гарантией; но даже здесь мы можем заключить лишь то, что комбинации идей выполняют свое предназначение и были сформированы правильным образом. Поэтому с точки зрения современной эпистемологии мы и вовсе больше не можем говорить об «истине» в привычном смысле этого термина.
Гельмгольц также в нескольких местах в своих трудах, таких как Оптика, и в частности в его лекции, озаглавленной «Логические принципы эмпирических наук», приписывает главную ценность практическому доказательству, описанному выше.
К этому моменту мы не будем решать вопрос, глубоко укорененный в метафизике и во всем нашем практическом кругозоре, а именно, должна ли логическая функция или, другими словами, являются ли теоретические действия или должны ли они являться для человека самоцелью, или все теоретические функции возникли исключительно из наших импульсов и, таким образом, в конечном счете, служат лишь практическим целям.
В частности, Шопенгауэр в настоящее время принял эту последнюю точку зрения. Так как воля, согласно ему, является единственным метафизическим принципом, а воля слепа и нелогична, то мозг со всеми его идеями, по большей части, – ничего больше, чем просто инструмент, чья функция заключается в службе воле и в сохранении жизни индивидуума. Интеллект занимает подчиненное положение по отношению к воле. Менее широко известно, что Гербарт занял очень похожую позицию, но она стала естественным заключением из отношения физических монад к организму, который может замечательно существовать и без них. Таким образом, он называет разум «паразитом тела», в точности, как это делает Шопенгауэр; он, в основном, служит для поддержания сохранности организма. Оба они относятся к теоретической активности, сознанию как к инструменту организма и средству самосохранения. Это не имеет критичного влияния на наш последующий интерес к тому, как понимается отношение мысли, теоретической и осознанной мыслительной деятельности к жизни инстинкта и воли; но, по мере нашего продвижения вперед, отношение к мысли как к инструменту может быть полезно при сохранении верного ориентирования. Если мысль существует лишь благодаря воле или, как мы можем согласиться с Фихте, благодаря действию, тогда знание не является конечной целью мысли; оно, следовательно, не может быть и самоцелью, а лишь побочным продуктом, чем-то, что возникло случайно во время работы в мастерской мысли. Тогда практическая ценность мысли ставилась бы на первое место, а «знание» было бы лишь вторичным и несущественным мотивом, как полагает в том числе и Шопенгауэр. Эта тема может быть интересна нам в процессе нашего выяснения, когда мы приступим к разбору концептуальных структур, интеллектуальная ценность которых остается под вопросом, в то время как их практическая ценность очевидна. Штейнталь, по сути, развивает те же взгляды: «Нам нужно знание мира вещей, нас самих и связи вещей друг с другом и с нами, чтобы быть в состоянии выжить». Вполне в соответствии с духом современности, он упоминает три основные задачи, для которых требуется знание: поиск пищи, культивация и защита от стихий. «Следовательно, знание – необходимый фактор в экономике природы. Он объединяется с физическими и химическими операциями, обеспечивая существование человеческой расы и животного царства возможными; он формирует материальные условия, неотъемлемые для жизни». Мысль, в таком случае, должна быть рассматриваема как механизм, как машина, как инструмент на службе жизни; и такая перспектива более важна для логики, чем это может показаться на первый взгляд.
Для наших более ограниченных целей мы можем остаться довольными определением, данным выше, в соответствии с которым, проверка верности логического результата поводится на практике, а предназначение мысли должно искаться не в отражении так называемого объективного мира, а в осуществимости расчета событий и операций над ними. Для нас предназначением логической функции мысли является постоянное сохранение нас в положении, где мы можем справляться с вещами так, что с данными условиями, отношениями, согласованностями и обстоятельствами мы бы могли получать чувственные впечатления, поддающиеся точному определению (поскольку в конечном итоге каждое определение объективных данных основывается именно на этом, и научным путем не может быть установлено никак иначе); и чтобы такими и только такими импульсами в определенных условиях мы могли получить поддающийся точному определению эффект, который, в свою очередь, ничем не может быть наблюдаем, кроме средств определенных ощущений. Только через сокращение концепций «мысли, действия, наблюдения» и т.д., к конечным элементам психологии, к ощущениям, мы обретаем корректный стандарт оценки логической работы, которая переводит элементы ощущения в логические структуры. Эти последние снова, в качестве последнего средства существуют, чтобы быть переведенными в ощущения или чтобы служить контролю впечатлений и настройке волевых импульсов, что другими словами можно назвать импульсами нервными.
Вся целенаправленная деятельность проявляет себя в поиске, сборе и производстве необходимых и пригодных средств обретения своего объекта. Органическая деятельность мысли также проявляет природу своей целенаправленности в приложении своих усилий к достижению своих целей всеми располагаемыми средствами.
Если ощущения – стартовая точка всей логической деятельности и в то же время пункт назначения, к которому она должна стремиться, если только представлять контроль возможным (и, как мы отметили выше, мы должны оставить нерешенным вопрос отношения к логическим функциям между этими двумя точками как к имеющим некую унаследованную причину), тогда причина существования мысли может быть определена как выработка и настройка материала ощущений для достижения более богатой и полной чувственной жизни опыта.
Для достижения цели своей деятельности так быстро и полноценно, как это возможно, а именно, для того, чтобы разбираться с независимыми событиями и представлять их возможными или зависящими от обстоятельств, наша воля, мысль или логическая функция использует самые разнообразные средства.
Мысль постоянно подталкивается к самосовершенствованию, и таким образом становится все более и более пригодным инструментом. По этой причине она расширяет свою компетенцию, изобретая инструменты так же, как другие естественные действия. Рука и ладонь делают те же вещи, и самые обычные инструменты следует воспринимать как удлинения и продолжения этих органов. Естественная функция мысли, о которой мы говорили выше как об инструменте, также распространяет свою прикладную полезность изобретением инструментов, средств мышления, инструментов мышления, одним из которых является формирование субъекта нашего запроса.
Мысль предпринимает оригинальные операции, изобретает блестящие приемы, способна вводить усложненные процессы. Материал ощущений переформировывается, перечеканивается, сжимается, очищается от примесей и смешивается со сплавами, взятыми из хранилища самой психики, и все для представления возможным все более и более уверенного, быстрого и усовершенствованного решения проблем логической функции. Все эти очень разные и в высшей мере сложные процессы и операции управляются очень немногими простыми законами, в точности, как и сложная работа физического организма и его, казалось бы, очень разных органов может быть упрощена до отличных своей простотой и постоянных в своей периодичности элементарных форм и процессов. Делом логической теории является упрощение сложных логических процессов к простым и элементарным процессам, к нескольким определенным механическим событиям. Богатство духовной жизни, бесчисленные варианты ее распространения в просторном поле науки в своих сложнейших формах и процессах основывается на простых, примитивных законах. Она возникает лишь в результате экстраординарных в своей оригинальности модификаций и специализации этих нескольких элементарных типов и законов, что, отчасти под давлением внешних причин и обстоятельств, отчасти в силу присущих развитию процессов, развиваются в эту богатую и бесконечную систему знания, которой так гордится человек. Прямо как Meleagrina margaritifera (род жемчугоносных моллюсков), когда песчинка попадает под ее блестящий панцирь, она покрывает ее самостоятельно произведенной массой перламутра, чтобы превратить незначительную крошку в блистательную жемчужину, так же и психика, только производя еще более тонкую работу, при стимуляции превращает поглощаемый материал ощущений в жемчужины мысли – в структуры. Посредством этих структур логик следует за адаптирующейся, органичной, целенаправленной логической функцией в ее самые скрытые процессы, ее самые тонкие виды специализации. В обоих случаях наше удивление и внимание привлекает целенаправленная деятельность. Мы намеренно подчеркиваем прикладную полезность органической функции мысли, потому что мы в дальнейшем придем к разбору логических структур, в которых эта целенаправленность проявляется поразительным образом.
... продолжение следует.
Переведено на русский Е. Г. Анучиным при поддержке журнала © ykgr.ru.
Редактор: Чекардина Елизавета Юрьевна
Копирование материалов книги разрешено только при наличии активной ссылки на источник.
На английском в Литрес На английском в OZON На русском языке в ykgr.ru
Эффект Зейгарник или что значит «закрыть гештальт»?
Вы когда-нибудь сталкивались с ощущением, что ситуация или проблема, произошедшая с вами в прошлом, преследует вас до сих пор? Все, казалось бы, разрешилось, но некоторые моменты и переживания всплывают в памяти снова и снова, вызывая порой не самые приятные чувства. В психологической практике такое явление называют незакрытым гештальтом. Как «завершить» пережитые ситуации и почему они могут оставаться «открытыми», попробуем разобраться в этой статье.
Классический эксперимент Б. В. Зейгарник
Курт Левин всегда любил неформальное общение со своими студентами и часто играл с ними в так называемую «игру-поиск». Однажды, обедая в кафе со своими учениками, среди которых была и Блюма Вульфовна Зейгарник, он обратился к официанту с просьбой вспомнить заказ, который только что сделали несколько клиентов за соседним столиком. Официант без труда перечислил все заказанные ими блюда. Тогда Левин попросил проделать то же самое, но с заказами клиентов, которые уже расплатились и ушли из кафе. Молодой человек не смог вспомнить ни одного блюда, объяснив это тем, что клиенты уже рассчитались, и поэтому их заказы уже не приоритетны для него. Эта ситуация послужила поводом для предположения, что незаконченные действия или ситуации мы помним гораздо лучше, чем уже завершившиеся.
Широко используемые результаты классического эксперимента Зейгарник (1927) утверждают, что прерванные действия или ситуации действительно приобретают некоторый особый «статус» в памяти. В эксперименте участникам было задано около 20 задач. Эти задачи включали арифметику, головоломки, а также использование навыков моторики рук, включая строительство «зданий» из картонных коробок и создание глиняных фигур. В ходе выполнения этих заданий процесс прерывался, прежде чем участники успевали завершить действие и были вынуждены отложить его. Прерывание происходило, «когда объект выглядел наиболее погруженным в работу». В результатах эксперимента сообщалось, что это произошло, когда субъект обнаруживал, как должна быть решена проблема, но еще не предвидел окончательного результата.
Участникам было разрешено завершить вторую половину задания.
После выполнения всех задач испытуемым было предложено сообщить обо всех проблемах с использованием метода свободного отзыва. Зейгарник обнаружила, что незавершенные задачи были приведены в качестве примера проблем с выполнением на 90% чаще, чем завершенные. Зейгарник пришла к выводу, что существует значительное преимущество сохранения в памяти прерванных задач, по сравнению с теми, которые были решены. Хотя теория об «особом статусе» неразрешенных проблем в памяти является привлекательной, результаты эксперимента Зейгарник кажутся несколько противоречивыми.
Любое мемориальное преимущество в эксперименте Зейгарник должно коррелировать с законченными задачами, поскольку участник логически, в среднем, должен тратить больше времени на законченную задачу. Но, все же, используя меньше времени на обработку прерванных заданий, участники вспоминали их чаще.
Зейгарник объясняла этот эффект с точки зрения мотивационных факторов, предполагая, что когда объект намеревается выполнить требуемые операции по одной из задач, возникает «квази-потребность» завершения задания. Таким образом, «преимущество» прерванных задач должно быть обусловлено продолжением этой квази-зависимости, которая мотивирует человека на поиск решений, касающихся незаконченных задач.
С тех пор было предложено учитывать дополнительные социальные, мотивационные и личностные факторы в вариациях и модификациях оригинального эксперимента.
Богославский и Гатри (1941) предположили, что напряженность, которая присутствует во время решения проблемы, увеличивает запоминаемость проблемы.
Однако в других исследованиях были обнаружены расхождения с результатами оригинального эксперимента.
Розенцвейг (1943) выдвинул гипотезу о некой форме репрессии, чтобы объяснить расхождение с результатами Зейгарник. В исследовании, которое он провел, испытуемым было сказано, что задачи состоят из теста на интеллект. И в этом случае участники более полно помнили завершенные задачи, чем те, которые остались нерешенными. Розенцвейг объяснил это защитной реакцией мозга, при которой человек желает быстрее вытеснить ситуации или действия, характеризующие его как глупого, неуклюжего, неуместного и т.д. Другие ученые предложили факторы, связанные со стрессом (Гликсмен, 1949), индивидуальными различиями (Аплер, 1946) и субъективной усталостью для учета расхождения между их результатами и оригинальным экспериментом Зейгарник. Использование теорий, основанных на социальных, мотивационных и других, связанных с личностью переменных, были приняты с ограниченным успехом.
Такие теории не смогли объяснить многочисленные, казалось бы, противоречивые выводы.
Более высокая степень успеха может быть достигнута при попытке объяснить оригинальные результаты Зейгарник и некоторые последующие эксперименты с точки зрения когнитивной модели решения проблем. Пересмотрев эффект Зейгарник в плоскости современных теорий проблемных представлений, целей и контекстных эффектов, возможно, мы можем объяснить обстоятельства, при которых эффект будет иметь место.
Модификации эксперимента Б. В. Зейгарник
Изучая когнитивные факторы, многие ученые пытались объяснить как первоначальный эффект, так и различные исследования, которые порой не повторяли оригинальный эксперимент.
Одними из таких ученых стали сотрудники университета Колорадо.
В первом эксперименте они попытались сопоставить методы, использованные Зейгарник (1927 г.). Однако одним из необходимых изменений было использование только ментальных задач, без вхождения в структуру исследования задания, связанного с моторикой рук. Субъектами стали 39 студентов (25 женщин и 14 мужчин) из Мичиганского университета. В этом исследовании использовались задачи с двадцатью словами, в том числе математические, логические и аналитические (Мослер, 1977). Все они были разбиты на отдельные группы и требовали для успешного решения от 15 секунд до четырех минут. Каждая задача была представлена на отдельном листе бумаги и имела свое краткое название, например, «Мост».
Следующим этапом была субъективная оценка при помощи шкалы. По каждой ранее приведенной задаче испытуемым было предложено оценить, насколько они уверены в том, что их ответ был верным.
Субъектам были предоставлены следующие инструкции: «у вас будет ряд заданий. Пожалуйста, работайте быстро и точно. Не решайте задания интуитивно: попробуйте все проанализировать и дать четкий ответ. Как только вы заканчиваете одну задачу – вам тут же предоставят следующую. Не беспокойтесь, если вам не удастся закончить решение».
Следуя этим инструкциям, испытуемым были представлены две первые задачи. Одна была простой, и каждый участник завершал ее в течение периода между 30 и 210 секундами. Вторая была достаточно сложной, и каждого испытуемого успешно прерывал экспериментатор между 15 и 60 секундами. Экспериментатор следовал этой схеме на протяжении решения всех 20 тестовых заданий. Задачи теста были представлены в одном случайном порядке для всех испытуемых.
Сразу же после окончания выполнения всех 20 заданий участников попросили написать о заданиях, которые они могли вспомнить. Также экспериментатор просил отметить, насколько правильно участники решили каждую задачу, которую они смогли вспомнить, исходя из субъективной оценки корректности.
Результаты показали, что участники практически одинаково хорошо вспоминали как незавершенные задания, так и задания, которые они успели выполнить, и были абсолютно уверены в правильности их решения.
Был сделан вывод, что уверенность относительно того, как хорошо участники справились с задачей, формирует чувство удовлетворения.
Также выяснилось, что свободное запоминание выполненных задач немного лучше, чем запоминание прерванных задач. Однако это неудивительно, учитывая, что субъект тратит значительно больше времени как при верном решении задания, так и при ошибочном, по сравнению с временным отрезком, который тратится на выполнение прерванной задачи.
В другом исследовании американский психолог Джон Аткинсон сосредоточился на мотивационных аспектах завершения задачи. Он также обнаружил подтверждение эффекта Зейгарник, но отметил, что на запоминание незавершенных задач также влияют индивидуальные различия между участниками. Аткинсон пришел к выводу, что те субъекты, которые подошли к задачам с более высокой мотивацией к их выполнению, пытаются решить как можно большее их количество и, соответственно, число незавершенных задач при условии лимита времени увеличивается. Напротив, если участник был менее мотивирован, статус невыполненной задачи был менее интересен для него и, соответственно, менее запоминающимся (Аткинсон, 1953).
Еще одним вариантом классического эксперимента стало исследование М. Овсянкиной относительно желания испытуемых вернуться к завершению прерванной задачи.
Суть его состояла в том, что субъектам давали для выполнения простейшее задание – например, сложить фигурку из разных элементов. Когда задание было почти выполнено, экспериментатор прерывал участника и просил выполнить абсолютно другое действие. В это время экспериментатор должен был «нейтрализовать раздражитель» - накрыть стимульный материал газетой, бумагой, тканью и т.д. После того, как второе действие было завершено участником, экспериментатор должен был сделать вид, что чем-то очень занят и не слышит вопросов субъекта, но в то же время, должен был за ним наблюдать. Оказалось, что 86% участников возвращались к первому действию, которое было прервано в начале.
Левин, ознакомившись с результатами этого исследования, сначала был возмущен, почему взрослые люди возвращаются к выполнению бессмысленных и глупых задач, таких как простое складывание фигур. Но затем он пришел к заключению, что эмоциональное и психологическое напряжение, возникающее в ситуации решения любой по сложности задачи, должно быть снято, иначе наше сознание постоянно будет нас возвращать к этому незавершенному действию. Именно такую «заряженную» или напряженную систему Левин называл «квази-потребностью» или намерением что-то сделать в данный момент, что, по его мнению, отличалось от истинной потребности, существующей постоянно в сознании человека.
Понятие «закрытого гештальта»
Фундаментальная работа Зейгарник, основанная на эксперименте, стала одной из точек отсчета в формировании основного гештальт-принципа – завершенности и целостности. Основываясь на концепции К. Левина, Зейгарник объясняла полученные ею результаты следующим образом: прерванная задача или действия приводят к возникновению психологического напряжения у субъекта. Для того, чтобы произошла разрядка, субъект стремится к завершению той или иной задачи, то есть пытается сделать образ или воспоминание полным, законченным, пришедшим к логическому завершению. Понятие незавершенной задачи часто использовалось гештальт-психологами как аналог незаконченной перцептивной и когнитивной задачи, понятие которой ввели Перлз и Шепард.
Исходя из разработанных теорий и проведенных исследований, психологи все чаще стали использовать гештальт-принцип по отношению к ситуациям. Понятие «закрытого гештальта» приобрело окраску незавершенной эмоциональной или поведенческой реакции человека в определенной ситуации. Стали появляться предположения, что люди склонны «застревать» в событиях или переживаниях именно из-за открытого гештальта. К примеру, ситуация, произошедшая с человеком, имела для него неудовлетворительный финал. Напряжение, возникшее вследствие этого, имеет постоянный характер и не снимается эмоциональной разрядкой, поскольку человек не может изменить уже сложившиеся обстоятельства. Однако, существует один из парадоксальных принципов гештальт-терапии, который гласит, что ситуация или событие могли быть прерваны из-за механизма избегания как защитной реакции сознания. Событие могло быть психотравмирующим, и его переживание заставило человека «уйти» от действий, необходимых для завершения и последующей интериоризации. Но субъект постоянно прибегает к одним и тем же действиям, незавершенным в прошлом, склонен к фантазиям и раздумьям о былой ситуации, повторяет одни и те же сценарии действий в параллельных ситуациях в настоящем времени.
Поэтому прибегают к методу проигрывания ситуаций и возможных вариантов событий, которые позволят «отпустить» ситуацию. Задача психотерапевта - увеличить осознанность действий человека, обратить его внимание на то, что он делает и для чего. То есть, перевести гештальт из неосознанного в осознанное состояние. Именно законченность, удовлетворение от «нужного» завершения позволяет человеку закрыть гештальт и, тем самым, снять психологическое напряжение.
В завершение, стоит отметить, что сама Б. В. Зейгарник никогда не занималась гештальт-терапией и не имела к этому никакого отношения. Однако ее исследования активно используются до сих пор психотерапевтами и психологами самых различных направлений. Ведь именно результаты ее эксперимента позволили сделать вывод, что личность человека постоянно стремится к завершению ситуаций или задач. Прерывание таких действий способно вызвать психологическую напряженность и вполне может сформировать невроз.
Список литературы:
- 1. Зейгарник Б. В. Личность и патология деятельности. М., 1971.
- 2. Соколова Е. Т. Мотивация и восприятие в норме и патологии. М., 1976.
- 3. Birenbaum G. Das Fergessen einer Fornahme. — «Psych. Forschung», 1931.
- 4. Lewin K. Vorsatz, Wille und Bedurfnis Berlin, 1926.
- 5. Lewin K. A dynamic theory of personality. N. Y. — London, 1935.
- 6. Lewin K. Principles of topological psychology. N. Y., 1936.
- 7. Lewin K. The conflict between Aristotelian and Galilean modes of thought in contemporary psychology. N. Y., 1927.
- 8. Lewin K. Die phychologische situation bei Zohn und Strafe. Leipzig, 1931.
- 9. Owsiankina M. Die Wiederaufnahme unterbrochenen Handlungen.—«Psych. Forsch.», 1928, Bd 10.
- 10. Zeigarnik B. Uber das Behalten erledigter und unerlegiter Handlungen.— «Psych. Forsch.», 1927, Bd 9.

АВТОБИОГРАФИЯ
Истоки философии «как если бы»
...
Я назвал эту работу Философия «Как если бы», потому что это название кажется мне наиболее убедительно передающим то, что я хотел сказать, а именно то, что «Как если бы», то есть внешнее представление, осознаваемо не истинное, играет громадную роль в науке, в мировых философиях и в жизни. Я хотел дать полное перечисление всех методов, с помощью которых мы намеренно оперируем осознанно ложными идеями или, вернее сказать, суждениями. Я хотел раскрыть тайную жизнь этих невероятных методов. Я хотел дать полную теорию, так сказать, анатомию и физиологию или скорее биологию «Как если бы». Ибо метод фикции, который может быть найден в большей или меньшей степени во всех науках, наилучшим образом выражается этим сложным союзом «Как если бы». Поэтому мне нужно было рассмотреть все направления науки с этой точки зрения.
Но то, что я предпринимал, было не только методологическим исследованием. Изучение фиктивной мысли во всех отраслях науки привело меня к постепенному развитию этого исследования в область философии как таковой, в частности, в эпистемологию, этику и религиозную философию. Как мое исследование вышло из определившегося мировоззрения, так оно, в свою очередь, независимо развилось в универсальную философскую систему – я дал ей название «Позитивистский идеализм» или «Идеалистический позитивизм». Как я уже упоминал, Эрнст Лаас опубликовал между 1884 и 1886 годами трехтомную работу по Идеализму и Позитивизму, в которой он нападает на Идеализм и защищает Позитивизм. Позитивистские взгляды были также представлены в Германии Махом, Авенариусом и в определенной степени Шуппе и находили особую поддержку науки (хотя название Позитивизм никогда не было помещено в заглавие ни одной программы). Однако, преобладающие настроения немецкой философии были определенно Идеалистичными, хотя и в разнообразных направлениях. Между этими однобокими взглядами компромисс казался мне необходимым, тем более из-за того, что попытки такого рода встречались с успехом в других странах. Я посчитал, что пришло время провозглашения союза Идеализма и Позитивизма. Результат показал, что это было верным словом, произнесенным в правильный момент.
Термин «Скептицизм» время от времени применялся к Философии «Как если бы» и ее системным доктринам; но это неверно, так как скептицизм предполагает теорию, обосновывающую сомнение или задающую вопросы к добротности принципа. Философия «Как если бы», однако, никогда не несла ни следа такого отношения. Через простое и прямолинейное рассуждение она доказывает, что осознанно ложные концепции и суждения используются во всех науках; а также показывает, что эти научные Фикции отличаются от Гипотез. Последние являются предположениями вероятного. Предположениями, правдивость которых может быть проверена дальнейшим опытом. Таким образом они становятся проверяемыми. Фикции не могут быть проверяемыми, так как они являются заведомо ложными гипотезами, но используемыми из-за их полезности. Когда последовательности гипотез в математике, механике, физике, химии, этике или философии религии представляются таким путем полезными фикциями, оправдывая их, это, разумеется, не предполагает скептицизма. Реальность этих гипотез не подвергается сомнению; это отвергается на основании позитивного факта переживания. Выражение «Релятивизм» было бы более применимо к Философии «Как если бы», в том смысле, что оно отрицает все точки абсолюта (в математике так же, как и в метафизике) и показывает ее естественное родство с теорией относительности прошлого и настоящего.
Использование термина «Скептицизм» в применении к Философии «Как если бы», несомненно, отчасти происходит из сомнения, с которым эта философия относится к метафизическим реалиям, в частности, к Богу и бессмертию. Но вышеописанное соображение остается верным и в этом случае. В Философии «Как если бы» я никогда не пытался скрыть тот факт, что я воспринимаю эти идеи как этически ценные Фикции. Моя убежденность в этом отношении чиста, проста и решительна.
Многие люди, разумеется, путают техническое выражение, употребившееся здесь, и думают, что они могут обнаружить в Философии «Как если бы» не в точности «Скептицизм», но «Агностицизм». Эта последняя система гласит, что человеческое знание заключено в более или менее узкие рамки и вещает о Неведомом, Непознаваемом, в определении по Спенсеру. Естественно, Философия «Как если бы» также придерживается точки зрения, что знание имеет определенные границы, но не в том смысле, что эти границы сдерживают лишь человеческое знание, в то время как они не существуют для знания сверхчеловеческого. Это теория Канта и Спенсера. Это старая жалоба, что человеческий ум сдерживается узкими рамками, не ограничивающими высшие формы ума. Мое мнение заключается в том, что эти рамки познания не подразумеваются природой человека, в сравнении с другими возможными формами разума высшего порядка, но что эти ограничения являются частью природы самой мысли; то есть, иначе говоря, если есть высшие формы разума, то эти ограничения будут влиять и на них, и даже на высший из разумов. Мысль изначально лишь служит Воле к Жизни как средство достижения цели, и в этом направлении она выполняет свою функцию. Но когда мысль освободилась от ее изначальной цели, в соответствии с Законом преобладания средства над целью, и сама стала своей целью, она ставит перед собой проблемы, которым она не равна, поскольку она не была развита из этой причины; и, наконец, обособленная мысль ставит перед собой проблемы, которые сами по себе бессмысленны, к примеру, вопросы о происхождении мира, формировании того, что мы называем материей, начале движения, значении мира и смысле жизни. Если мысль воспринимается как биологическая функция, становится очевидным, что для мысли эти проблемы решить невозможно, более того, они весьма выдаются за естественные пределы, ограничивающие мысль как таковую. С такой точки зрения у нас больше нет склонности впадать в любимое старое причитание об ограниченности человеческого познания. В крайнем случае, мы можем жаловаться, что Закон преобладания средства над целью привел нас к вопросам, настолько же не имеющим ответа, насколько его не имеет проблема ?-1. Моментальное размышление покажет, что все знание – это сведение неизвестного к известному, другими словами, сравнение. Это, следовательно, доказывает, что это сравнение или сведение где-то автоматически остановится. Таким образом, ни в одном смысле Философия «Как если бы» не может называться скептицизмом или агностицизмом.
Таким же способом мы можем избавиться от другого возражения, которое возводится против Философии «Как если бы», а именно то, что предполагаемая в ней идея реальности не единообразна: с одной стороны, вся реальность сведена к ощущениям или содержанию ощущений (в смысле теории Милля «Ощущения и возможности ощущения»); с другой стороны, постоянно, иногда неявно, иногда открыто используется концепция реальности естественных наук, сводящая все к движению материи и мельчайших составных частей материи. И с этим связан вопрос, как объединить эти две идеи реальности, представляемые Философией «Как если бы».
Можно восхищаться вдохновленностью этого открытия сдвоенной концепции реальности в Философии «Как если бы», если не удивляться недальновидности этого вопроса. Я задам ответный вопрос. Имела ли хоть одна из философских систем древнего, современного или настоящего времени успех в объединении этих двух сфер в логическом и рациональном отношении? Два этих полушария реальности, кратко выраженные как мир движения с одной стороны и мир сознания с другой, никогда не были отнесены к логически удовлетворяющему соотношению ни одним из философов. Они никогда не будут приведены в определенно единое объединение ни одной из рациональных формул. Мы находимся в точке, где нашему разуму противостоит невозможная проблема. Этот вопрос ровно настолько же неразрешим рациональными методами, насколько неразрешим вопрос смысла существования. Хотя мы, задающие этот вопрос, постоянно объединяем в своем естестве эти две половины реальности или скорее потому что разность или очевидное противоречие между движением и сознанием протекает через все наше бытие, наш разум не в состоянии удовлетворительно ответить на этот фундаментальный вопрос или эту так называемую мировую загадку (world-riddle).
Следовательно, тот, кто критикует любую систему философии или философию «Как если бы» в частности, за неспособность ответить на этот вопрос, находится в той же интеллектуальной позиции, что и человек, упрекающий математика за неспособность решить проблему квадратуры круга в своем учебнике по геометрии или технического инженера за неспособность справиться с разработкой perpetuum mobile (вечного двигателя) в своем учебнике машиностроения.
В рассуждении на тему вечных мировых проблем всегда приходится сталкиваться с этой рационально неразрешимой антитезой между движением материи и частиц материи с одной стороны и ощущениями или скорее содержанием ощущений с другой. Для философа, занимающегося анализом составляющих нашего сознания, этот анализ везде заканчивается с нашими ощущениями на психологическом уровне и с содержанием наших ощущений на эпистемологическом уровне. Для него мир – это бесконечное накопление содержания ощущений, которые, однако, не даются ни ему, ни нам беспорядочно, но в которых могут быть обнаружены определенные закономерности сосуществования и преемственности. Перед полученными из ощущений данными, что Виндельбант называет «Gegebenheiten» (от нем. – условия), а Циген «Gignomene» (от лат. – становления), перед этими событиями, толпящимися перед нами, мы более или менее беззащитны; на самом деле, они даже отбрасывают на нас тень продолжительного страха, поскольку нам нужно управлять нашими жизнями в соответствии с ними, постоянно ожидая их появления. Этот мир содержания ощущений является единственным материалом, с которым такой философ может справляться. Но с другой стороны, философ, хорошо это или плохо, должен признавать, что ученый конструирует весьма иную сферу реальности – мир движения, мобильный мир. Создание рационального отношения между этими двумя мирами является желанием, несбыточным для нашего понимания, фундаментально подготовленного не к теоретическому решению мировых проблем, но лишь к практической службе воли к жизни.
Естественно, человеческий разум пытают эти неразрешимые противоречия между миром движения и миром сознания, а эта пытка, в свою очередь, может стать очень гнетущей. Можно было бы посоветовать вспомнить, как Кант уже отмечал, что на свете есть постоянно дразнящие нас проблемы, от которых мы не можем избавиться. Но для этого и похожих терзающих нас вопросов есть одно решение; для интуиции и опыта все эти противоречия и беды исчезают в небытие. Опыт и интуиция находятся выше всего человеческого понимания. Когда я вижу оленя, пасущегося в лесу, когда я вижу ребенка за игрой, когда я вижу человека за работой или спортом, но больше всего, когда я сам занят работой или игрой, куда деваются проблемы, которыми так ненужно истязал себя мой разум? Мы понимаем мир не тогда, когда мы раздумываем над его проблемами, но когда делаем его работу. И снова, практическое берет здесь вверх.
Я закончу, просуммировав все заключения, выраженные в Философии «Как если бы», или формирующие ее основание, или вытекающие из нее, как следующие:
- 1. Философский анализ, в конце концов, ведет, с эпистемологической точки зрения, к содержанию ощущений, а с психологической – к ощущениям, чувствам и стремлениям или действиям. Научный анализ ведет к другой концепции реальности, к материи и наименьшим переносчикам материи ее движения. Естественно, для разума как такового невозможно привести эти две сферы реальности к рациональному взаимоотношению, хотя через интуицию и опыт они формируют гармоничное единство.
- 2. Стремления, скорее всего существующие в самых элементарных физических процессах, развиваются в органических существах в импульсы. В человеке, произошедшем от животного (и в определенной степени, во всех высших животных), эти импульсы эволюционировали в волю и действие, выражающиеся в движении и побуждающиеся раздражителем или ощущениями, вызываемыми раздражителем.
- 3. Идеи, суждения и заключения, называемые мыслью, действуют как средства на службе Воли к Жизни и доминированию. Мысль изначально является лишь средством в борьбе за существование, и до этого предела является лишь биологической функцией.
- 4. Универсальным феноменом природы является то, что средства, служащие причине, часто претерпевают более завершенное развитие, чем это необходимо для достижения их целей. В этом случае средство, в соответствии с завершенностью его саморазвития, может освободить себя частично или полностью и обосновать себя как свою самостоятельную цель (Закон преобладания средства над целью).
- 5. Это преобладание средства над целью имело место в случае с мыслью, которая в течение времени постепенно потеряла из виду свою изначальную практическую причину и, в конце концов, обрела себя в качестве теоретической мысли.
- 6. В результате, кажущаяся независимой и изначально теоретической, мысль ставит перед собой проблемы, невозможные не только для человеческой мысли, но для каждой формы мысли; к примеру, проблемы появления и смысла вселенной. К этой категории также принадлежит вопрос отношения между ощущением и движением, широко известный как вопрос ума и материи.
- 7. На эти бесконечные и, строго говоря, бессмысленные вопросы могут быть даны ответы, не глядя вперед, но глядя назад, показывая, как они возникли в нас психологически. Многие из этих вопросов настолько же бессмысленны, насколько, например, бессмысленна проблема ?-1.
- 8. Если говорить об интеллектуализме или рационализме, предполагая изначальный теоретический разум как унаследованную человеком способность, обладающую некоторыми определяющими проблемами, тогда моя теория должна быть названа анти-рационализм или даже иррационализм в том же смысле, в котором в истории современной философии, к примеру, у Виндельбанда, говорят об «идеалистическом иррационализме».
- 9. С этой точки зрения, все мыслительные процессы и мыслительные конструкты представляются изначально не рациональным, но, по существу, биологическим феноменом.
- 10. В этом свете, множество мыслительных процессов и мыслительных конструктов представляются осознанно ложными предположениями, которые либо противоречат реальности, или даже самопротиворечивы, но сформированы с целью преодоления мыслительных трудностей с помощью этого искусственного отклонения и достижения мыслительной цели обходными путями. Эти искусственные мыслительные конструкты называются Научными Фикциями, и они различимы как осознаваемые творения их образа «Как если бы».
- 11. Мир «Как если бы», сформированный таким образом, мир «нереального» ровно так же важен, как и мир так называемого реального или актуального (в обычном смысле слова); в действительности же он гораздо важнее для этики и эстетики. Этот эстетический и этический мир «Как если бы», мир нереального в конце концов становится для нас миром ценностей, которые, в частности, в форме религии должны остро отличаться в нашем уме от мира становящегося.
- 12. То, что мы обычно называем реальностью, состоит из содержания наших ощущений, принудительно давящих на нас с большей или меньшей неопровержимостью, и как «данное», не может избегаться в общем.
- 13. В этом данном содержании ощущений (включающем в себя то, что мы называем своим телом) существует множество закономерностей сосуществования и преемственности, исследование которых составляет собой содержание науки. Средствами содержания ощущений, которые мы называем нашим телом, мы можем упражняться в большем или меньшем влиянии на богатый мир других содержаний ощущения.
- 14. В этом мире мы находим, с одной стороны, очень большое количество легко подходящих друг другу отношений, с другой стороны, многие неподходящие. Нам нужно принимать их такими, какими мы их находим, поскольку мы немногое в силах изменить. Для многих удовлетворительной Фикцией является относиться к миру, как если бы более совершенный Высший Дух его создал или по крайней мере отрегулировал. Но это предполагает наличие вспомогательной такому отношению к миру фикции, как если бы порядок, созданный Высшим Божественным Духом, был уничтожен некоторой враждебной силой.
- 15. Бессмысленно задаваться вопросом о значении вселенной, и это является идеей, выраженной в словах Шиллера: «Know this, a mind sublime puts greatness into life, yet seeks it not therein» (Знай это, ум возвышенный воздает величие жизни, но ищет его не в ней) (Huldigung der Kunste 1805). Это – позитивистский идеализм.
Журнал, основанный мной в 1919 году вместе с Доктором Раймундом Шмидтом, Annalen der Philosophie (Анналы философии) («с частной отсылкой к проблемам подхода «Как если бы»), был очень полезен для распространения и усиления этого позитивистского идеализма или идеалистического позитивизма. Он представляет весьма новый вид журналов, так как включенные в него писатели являются не только профессиональными философами (Корнелий, Грос, Бехер, Бергман, Коффка, Ковалевски), но также и видными представителями наиболее важных направлений науки: теолог Хайм, юрист Крюкманн, доктор Абдерхальден, математик Паш, физик Фолькманн, биолог-ботаник Хансен (†), экономист Поль и историк-искусствовед Ланге. Таким образом, он демонстрирует на практике, что философия может продвигаться вперед лишь в тесном сотрудничестве с индивидуальными науками, и что философии, хотя у нее и есть многое, что она может дать отдельным наукам, гораздо больше предстоит узнать от них. Лишь только из этого взаимодействия может произойти плодотворный и продолжительный компромисс и примирение между позитивизмом и идеализмом – по крайней мере в том смысле, в котором это является намеренной и фундаментальной целью Философии «Как если бы». Критическая оценка использования различных методов системы «Как если бы» в самых разнообразных отраслях науки должна, с одной стороны, развивать научную теорию метода; а с другой стороны – также должен быть найден правильный метод объединения позитивизма фактов с «точкой зрения идеала» (Ф. А. Ланге). Этот анализ и этот синтез должны быть взаимодополняющими.
... продолжение следует.
Переведено на русский Е. Г. Анучиным при поддержке журнала © ykgr.ru.
Редактор: Чекардина Елизавета Юрьевна
Копирование материалов книги разрешено только при наличии активной ссылки на источник.
На английском в Литрес На английском в OZON На русском языке в ykgr.ru
Истоки обиды: рассказ об астрологии, Sci-Hub и трансформации гнева
На примере недавнего конфликта в сфере научно-популяризаторского сообщества рассмотрим такую проблему как обида. Выясним, что такое обида, откуда она берется и как ее побороть. Узнаем, что думали по поводу обиды такие психологи и психиатры как Эрик Берн, Беррес Скиннер, Альфред Адлер. А также — что делать, чтобы самому избавиться от обиды, и как себя вести, если обижен другой человек?
Рассмотрим проблему обиды, проанализировав конкретный широко известный случай. Пример для иллюстрации выбран не случайно, он довольно четко отражает характерный образ мыслей обидчивых людей, и частично проливает свет на причину обидчивого поведения. Речь пойдет о недавнем нашумевшем конфликте между создателем портала Sci-Hub Александрой Элбакян и представителями российского научного сообщества.
Коротко о конфликте: Элбакян vs научное сообщество
Если попытаться коротко (для нашего анализа этого будет достаточно) проследить цепочку событий, которая привела к конфликту, получится примерно следующее:
1) В 2011 году Александра Элбакян, выпускница Казахстанского национального технического университета имени К. И. Сатпаева по специальности “Информационная безопасность”, создала портал Sci-Hub — интернет-ресурс, предоставляющий доступ к миллионам научных статей и других трудов. Sci-Hub свободно распространял научные публикации, защищенные авторским правом, за что был заблокирован в ноябре 2015 года по постановлению суда США, но возобновил работу в том же месяце под другим доменом.
2) Александра Элбакян неоднократно публикует материалы на тему астрологии, и регулярно получает негативные отзывы (с мотивированной критикой этой “науки” от своих подписчиков и целевой аудитории портала, т. е. научного сообщества) — что неудивительно, ведь астрология как минимум с середины прошлого века воспринимается в научном мире как псевдонаучное течение и шарлатанство. Комментарии в группе ВК под постами Элбакян закрыты по понятным причинам: она не дает возможности дискутировать о своих публикациях — вероятно, слишком много пользователей пришлось бы блокировать. В глазах большинства людей астрология имеет к науке такое же отношение, как религия.
- Корень “логос” в астрологии — случайный гость. Неоднократные попытки верифицировать это учение не увенчались успехом. Например, работа Мишеля Гоклена (та, в которой описывался Эффект Марса — гипотеза о предполагаемой зависимости спортивных достижений человека от положения планеты Марс в момент его рождения) не получила признания в научном сообществе из-за того, что тот допускал систематическую ошибку, отбирая для опыта только тех людей, чьи данные о моменте рождения подтверждали его теорию [1].
- Самое распространенное объяснение популярности астрологии можно найти в Эффекте Барнума-Форера. Чечко Ирина недавно писала об этом эффекте в нашем журнале [2].
- Одним из наиболее убедительных доказательств ложности астрологии считается почти 50-летний эксперимент, начатый в 1958 году английскими учёными [3] и продолжающийся по настоящее время. Исследователи изучили более 2,1 тысяч человек, родившихся с одинаковым интервалом времени (так называемых «временных близнецов»). Ожидалось, что они будут близки по профессии, по складу ума, по привычкам и т. д. Но, к сожалению для всех любителей астрологии, они оказались столь же отличны друг от друга, как и люди, родившиеся в разное время под любыми другими знаками Зодиака..
3) В 2017 биологи из России и Мексики решили назвать подвид паразитов-наездников (одно из крупнейших и наименее изученных семейств членистоногих) в честь Элбакян. Они пояснили, что "Вид назван в честь Александры Элбакян (Казахстан/Россия), создателя сайта Sci-Hub, в признание ее усилий, направленных на то, чтобы научное знание было доступно всем исследователям [4]."
4) С 05.09.2017 сервис Sci-Hub прекращает работу на территории Российской Федерации.
А. Элбакян закрывает портал с такой мотивацией: "Причинами для этого стало крайне неадекватное, оскорбительное поведение российских ученых в адрес создательницы сервиса. ..." А. Элбакян заканчивает свое объяснение словами: " … Варитесь в своем дерьме сами, а мне это тоже надоело, российская наука с возу - кобыле легче. Высвободившиеся ресурсы я направлю на свои исследования. Как принято говорить в России: всего вам доброго, хорошего настроения, здоровья и главное Православия побольше. Проект скорее всего потом как-нибудь продолжит работу, но уже без вас. С уважением, Александра, создатель сервиса Sci-Hub."
5) 9 сентября А. Элбакян вернула доступ к сайту Sci-Hub для россиян. В интервью с Аллой Астаховой [13] она упоминает: “— Примерно за пару дней до того, как я сделала первую версию Sci-Hub и опубликовала её на форуме, мне приснился такой сон. Я нахожусь в Российской академии наук, которая выглядит как жилой дом. Там темно и на диванах в странных позах спят люди. Я поворачиваю выключатель, и внезапно свет вспыхивает во всем 12-этажном здании. Люди, видя это, очень радуются. Затем я выхожу и выключаю свет, везде раздаются недовольные возгласы. Тогда я включаю его вновь.”
Очевидно, что это не первое и не последнее проявление обиды А. Элбакян. Так, например, сама Элбакян в интервью журналу Нэйкед Саенс [10] сообщает, что во время закрытия Фонда Династия создала опрос в своей группе ВКонтакте: “что важнее для науки: «Династия» или Sci-Hub?” и всех, кто проголосовал за Фонд Династия забанила. Мотивировала это так: “зачем мне в группе Sci-Hub человек, который поддерживает оскорбления сторонников фонда в мой адрес?”. Ключевая часть фразы Элбакян, как мы покажем далее, это: “зачем мне...?”.
Ценность этого примера для настоящей публикации в том, что случай публичный, и в нем ярко проявляется реакция человека на обиду, критику, шутки или комментарии, противоречащие его ожиданиям и его самооценке.
Мы еще вернемся к Александре Элбакян, и вы поймете, почему пример “яркий ”. А пока давайте разберемся с истоками обиды.
Что такое обида?
Обида — это неприятное чувство, которое по ощущениям можно сравнить с физической болью. Часто чувство обиды возникает в результате уязвления самолюбия (от оскорбления или предательства), и воспринимается человеком как рана.
Таким образом, обида — это реакция человека на оскорбление/предательство, а также вызванные этим отрицательно окрашенные эмоции. При этом реакция может быть выражена не только переживаниями, но и соответствующими действиями.
Обида представляет из себя глубоко подавленный гнев, который возникает в результате унижения. Но кроме гнева по отношению к обидчику, чувство обиды включает в себя еще одну обязательную часть — жалость к самому себе. Когда после оскорбления гнев не может быть выплеснут (из-за усвоеной модели поведения, при которой гнев не выплескивается, а подавляется) — проявляется чувство обиды.
В целом можно выделить три основных вида реакции на оскорбления (настоящие или мнимые,которые только в голове оскорбленного — в данном случае это неважно):
- 1) Гнев — он возникает, если человек очень гордится собой и считает себя важной персоной. Обычно эта реакция выражается в виде возмущения.
- 2) Гнев с последующим подавлением и его трансформацией в обиду из-за жалости к себе. Жалость к себе возникает в тех случаях, когда в процессе взросления человек приучился маскировать свою важность/значимость даже перед самим собой (комплекс неполноценности). В этом случае человек “проглатывает” возмущение (т. к. опасается своего оппонента), но при этом чувствует, что с ним поступили несправедливо. Он хочет наказать “зло” (обидчика), и сделает это при любой возможности.
- 3) Анализ ситуации в позитивном ключе (проявляется в самоиронии или равнодушии) — зрелая реакция сформировавшейся личности. Человек делает выводы, и старается не допускать повторения инцидента (например, перестает общаться с оскорбившим). Или вообще не принимает произошедшее всерьез: спорщик, перешедший на оскорбления, кажется ему забавным.
Что такое обида по Эрику Берну
Интересное описание механизма обиды есть у американского психолога и психиатра Эрика Берна. Эрик Берн известен прежде всего, как разработчик трансакционного анализа и сценарного анализа. По выявленным им сценариям некоторые люди склонны систематически проявлять обиду и интерпретировать события таким образом чтобы быть в позиции обиженных постоянно, так они "собирают голубые и коричневые купоны".
Купоны — это ощущения. Вот что пишет Эрик Берн в книге “Люди, которые играют в игры”: "На профессиональном жаргоне выигрыши называются купонами. «Хорошие» ощущения – это «золотые» купоны, а неприятные или раздражающие – «коричневые» купоны. В нашем случае пациентка получила фальшивый золотой купон, испытав фальшивое торжество, а терапевт – коричневый купон, что вполне обычно [5]."
Некоторые люди как будто ищут обиду. Они не только реагируют таким образом на любую ситуацию, но и сами провоцируют обидчиков. В книге “Психика в действии” Берн объяснил, зачем они это делают. Это такой способ “наказания” самих себя:
Как либидо отчасти обращено на самого индивида, проявляясь самоуважением, самолюбованием и самозащитой, так и мортидо направлено внутрь энергией самобичевания. Когда человек делает что-то несовместимое с поведением, усвоенным в младенческом возрасте как должное, часть его мортидо зажигает в сознании порицающие образы отсутствующих родителей. Чувство, возникающее, когда мы делаем то, что делать не должны, называют чувством «вины». Даже если индивид не сознает своей вины, неудовлетворенное напряжение внутренне направленного мортидо, вызываемое «греховным» поступком, проявляется как «потребность в наказании». Чувство вины и потребность в наказании означают, что бессознательные и сознательные образы родителей или лиц, их заменяющих, активизируются, грозя наказать его, как это делали в далеком прошлом реальные люди. Пока эта потребность в наказании не удовлетворена, она продолжает существовать, и напряжение может накапливаться годами, побуждая человека снова и снова навлекать на себя неприятности в стремлении получить облегчение [11].
Берн приводит интересный пример проявления гнева через обиду, и описывает последующую реакцию (“наказание” обидчика):
“В несколько более позднем возрасте ребенок может выражать свой гнев более агрессивно – кусаться. Он способен кусать материнскую грудь до крови. Здесь – как и в том случае, когда мужчина убивает женщину, которую любит, – для удовлетворения мортидо используется тот же объект, что и для удовлетворения либидо. Для младенца самый эффективный способ «устранить» обидевший его предмет – съесть его. И если он хочет, чтобы обидевшая его грудь исчезла, он пытается ее откусить (всегда при этом подразумевая, что после подобного наказания грудь появится снова и будет снова должным образом кормить его). К счастью, зубы в таком возрасте обычно развиты еще недостаточно, чтобы ребенок мог зайти в этом направлении слишком далеко [11] ."
Согласно теории Эрика Берна, человек все время находится во власти игры, сценария, вынужденной реакции или необходимости поступать тем или иным образом, чтобы "собирать" те ощущения, к которым бессознательно стремится из-за склада своей личности (как правило, сформированного в результате воспитания). Если ваши родители использовали какие-то сценарии, то вы привыкаете пользоваться теми же сценариями. Эта привычка двигаться по одному и тому же маршруту может быть разрушена только принятием и осознанием ее наличия. Человек должен понять, что он “ходит” по маршруту сценария (или играет в игру). Но, как правило, для этого нужно измениться и перейти из состояния “ребёнка" в состояние “взрослого", что для людей, не готовых расставаться со своими убеждениями/верой, сделать довольно трудно или порой просто невозможно.
Что такое обида по Скиннеру
С другой стороны описывает природу обиды американский психолог, изобретатель и писатель Беррес Фредерик Скиннер. Напомню, Б. Скиннер разработал теорию усиления мотивации (опубликована в 1938). Он выявил предпосылки эмоциональной реакции обиды у лишенного вознаграждения человека, связывая появление этого чувства с непроявленными ожиданиями.
В какой-то степени чувство обиды — это когнитивный диссонанс между настоящим миром и внутренним ожиданием, непроявленном в реальности, но уже сложившимся в голове испытывающего обиду.
Некоторые психологи, издававшиеся позднее, писали примерно о том же. Например, Ю. М. Орлов в своей книге "Обида и Вина" 1990 года, не ссылаясь на Б. Скиннера, приводит такое объяснение чувству обиды:
"Для осознания структуры обиды нужно будет ответить на вопрос о том, каковы те автоматические умственные действия, в результате которых вырабатывается обида? Разберем эту ситуацию детально от первого лица. Я — обиделся. В обиде можно выделить три элемента:
А) мои ожидания относительно поведения другого человека, ориентированного на меня; нам уже ясно, что в этих ожиданиях мой ум моделирует то, как он, обидчик, должен был бы вести себя применительно ко мне;
Б) акт восприятия поведения другого, которое неблагоприятно отклоняется от моих ожиданий в неприятную для меня сторону;
В) умственное действие сличения моих ожиданий и реальности, то есть оценка этого поведения путем сличения с моими ожиданиями; в результате — «разорванность» моей души. Именно это причиняет страдание, именуемое обидой. Следовательно, ум сам вырабатывает эту эмоцию. Любое рассогласование ожиданий и реальности, действия и результата, то есть любая дезинтеграция целого, вызывает неприятность. Даже такие пустяки: я вошел в темную комнату и нажал на выключатель, но света нет, здесь должен лежать нужный мне карандаш, а его нет. Ступенька должна быть, а ее не оказалось, и боль перелома является расплатой за ошибку. В этих случаях для нас ясно, что возникает рассогласование между моими ожиданиями и реальностью, которое и порождает страдание [6] . "
Трактовка чувства обиды Ю. Орловым кажется нам несколько поверхностной. Мы рискнем предположить, что “любое рассогласование ожиданий и реальности” является необходимым, но недостаточным условием для обиды. Так как мы не обижаемся, например, на камень, если споткнулись, или на напавшее на нас животное. Если речь идет об инстинкте или программном поведении, вы можете обижаться на неодушевленные предметы, только если наделяете их качествами одушивленных, что бывает часто у детей и намного реже у взрослых. Дети могут испытывать гнев по отношению к неодушевленным предметам, но взрослые обычно анализируют ситуацию — это основное отличие сформированного индивида от инфантильного. В результате анализа взрослый человек понимает, что споткнулся сам, и тут некого винить, или делает вывод, что нужно быть осторожней... Делать умозаключения и выводы, как ни странно, тоже особенность зрелого ума, и не всем взрослым с виду людям эта возможность доступна в полной степени. Вероятно, причина тому — изменчивость головного мозга, и было бы наивно требовать от каждого человека развивать контр-инстинктивные навыки.
Что такое обида по Альфреду Адлеру
Альфред Адлер — один из классиков психодинамической психотерапии, создатель индивидуальной психологии, известный австрийский психолог и психиатр. Адлер ввел понятие “комплекс неполноценности” — чувство собственной ущербности, которое вызывает стресс, принуждает совершать психологические обходные маневры и дает компенсаторный импульс, направленный к обретению иллюзорного чувства собственного превосходства.
Комплекс неполноценности — понятие, которое хорошо прижилось в психологии и, во многом благодаря непониманию его природы, стало отрицательным ярлыком. На самом же деле, по мнению А. Адлера, комплекс неполноценности иногда может выступать в роли позитивного стремления, и на уровне инстинктов помогать человеку преодолевать трудности — это некая движущая сила для адаптации к трудностям природы.
Но зачастую комплекс неполноценности становится тем психическим процессом, который может дать толчок для развития чувства непомерного честолюбия.
“Глубокий комплекс неполноценности, пропитавший всю его душу, дал толчок для развития непомерного честолюбия, неконтролируемого стремления к превосходству и самоутверждению, которое непрерывно искажало его отношения с внешним миром. Чем меньше он говорил, тем больше его душу заполняли, и днем и ночью, грезы о триумфах и победах [7].”
“Именно чувство неполноценности, неадекватности и неуверенности определяет цель существования индивидуума. Желание быть центром всеобщего внимания и требовать внимания родителей появляется уже в первые дни жизни. Здесь можно обнаружить первые признаки того, что пробуждающееся желание добиться признания развивается параллельно чувству собственной неполноценности. Цель этого желания — достичь такого положения, когда индивидуум выглядит превосходящим свое окружение [7] .”
Непомерное честолюбие, в свою очередь, может вызвать гнев и, как следствие, сильное чувство обиды. Объектом этого чувства становятся люди, которые уязвили своими действиями или словами это самое непомерное честолюбие. Таким образом, корни неполноценности уходят в придаваемую самому себе значимость. В итоге получается, что причина жалости к себе кроется в самомнении и чувстве собственной важности.
Еще в начале прошлого века, в 1931 году, в книге “Понять природу человека” А. Адлер писал:
“Говоря о применении гнева, мы имеем в виду индивидуумов, у которых это чувство наличествует всегда и является привычной, ясно выраженной реакцией. Некоторые люди систематически используют гнев для достижения своих целей, поскольку они не знают других способов решения своих проблем. Обычно это надменные, очень обидчивые люди, которые не могут вынести, когда кто-нибудь стоит выше них или даже наравне с ними, которые сами должны стоять выше других, чтобы быть счастливыми. Соответственно, они постоянно настороже на случай, если кто-нибудь приблизится к ним на слишком близкое расстояние или оценит их недостаточно высоко. Недоверчивость — вот черта характера, чаще всего сопутствующая подобной чувствительности. Такие люди не могут довериться себе подобным. Их вспыльчивость сопровождается другими, находящимися с ней в тесной связи, чертами характера — обидчивостью и подозрительностью. В экстремальных случаях можно увидеть, например, как чрезвычайно честолюбивый индивидуум уклоняется от любых серьезных задач и оказывается не в силах приспособиться к жизни в обществе. Если ему в чем-либо откажут, ему известен лишь один способ отреагировать на это. Он выказывает свой протест образом, обычно весьма болезненным для окружающих; [...]. Вследствие этого подобные вечно разгневанные люди вскоре оказываются в состоянии конфликта со всем миром [7] .”
Если мы придаем важность своей персоне, то мы сильно переживаем по поводу проблем, с которыми сталкиваемся. Трудности не мотивируют на преодоление препятствий, а вызывают жалость к самому себе. Если же мы не чувствуем чрезмерной важности себя, то не чувствуем и жалости. Позицию безжалостности по отношению к себе можно проиллюстрировать распространенной фразой “сам виноват” или "Кому сейчас легко?!".
Интересное подтверждение вышеупомянутой гипотезе Адлера можно найти на странице Александры Элбакян. Она опубликовала изображение с плакатной зарисовкой на манер советских времен, демонстрирующее проблему неравноправия и, выражающее, по всей видимости, озабоченность Элбакян вопросами гендерного неравенства.
По поводу особенной реакции женщин, Альфред Адлер в своей книге "Воспитание Детей" пишет: "Нелегко исправить существующую ситуацию, потому что нередко не только отцы, но также и матери считают справедливым наличие у мужчин привилегий, и в соответствии с этой идеей они и воспитывают своих детей. Они учат детей тому, что власть мужчины оправдана, и их мальчики требуют подчинения себе, чему девочки и подчиняются. Детям следует знать, и как можно раньше, к какому полу они принадлежат, а также то, что их пол неизменяем. У женщин, как уже было отмечено, с течением времени развилось чувство обиды из-за присвоения мужчинами себе власти и превосходства. Особенно эта обида выражается в том, что женщина отказывается от признания своего пола и стремится, насколько это возможно, поступать как мужчина. Индивидуальная психология назвала этот феномен «мужским протестом». Сопутствующие симптомы, такие, как деформация или остановка в развитии, часто вызывает у взрослых сомнение относительно их пола, когда речь заходит об анатомической конституции (присутствие мужских физических признаков у девочек и женских у мальчиков). […] Худосочность и некрасивость девушки также часто ведут к уходу от жизненных проблем, потому что мы переоцениваем красоту [8]."
Обида Александры Элбакян или "Варитесь в своем дерьме сами"
Глубокая река не возмутится от того, что в неё бросить камень. Так же и человек: если он возмутился оскорблениями, он подобен не реке, а луже. Саади Ширази
Причиной обиды часто называют чувство уязвленного самолюбия, реже поводом считают жалость к себе. Нам кажется очевидным, что жалость к себе является результатом завышенной самооценки, зацикленности на себе, самовлюбленности — и рано или поздно она приводит к обиде.
Эту мысль можно проиллюстрировать таким примером. Давайте устроим экспресс-тест на взрослую личность: представим ситуацию, что кто-то хотел вас оскорбить и нарисовал карикатуру в виде паразита с вашим лицом. Какие эмоции это у вас вызовет?
Эмоционально взрослый человек не станет долго обижаться на кого бы то ни было, как максимум — он будет испытывать равнодушие по отношению к недружественному объекту. Эмоционально взрослый человек превращает обиду в самокритику и меняет себя под внешние обстоятельства. Он адаптируется под среду, а не старается переделать мир под свои ожидания.
Инфантилизм, или неспособность адекватно оценивать окружающую действительность — это настолько часто встречающееся явление, что сейчас это скорее норма, чем отклонение.
Ирония в случае с Элбакян заключается в том, что под страшным словом “паразит” имеется в виду всего навсего оса. Фактически, оса является хищником в мире насекомых.
Результатом постоянной обиды и поиска потенциальных обидчиков может, в конце концов, стать равнодушие со стороны окружающих. Или, как писала ранее Е. Листер, такой эгоцентризм может легко трансформироваться в депрессию [12].
Однако, нужно четко понимать, что во всем вышеперечисленном никто не виноват, кроме самого обиженного, и предложение “вариться самим в своем собственном” выглядит двусмысленно. Если человек умышленно систематически доводит ситуацию до собственных страданий — значит, это его цель, и не важно, сознательная или бессознательная. Формально человек взрослый, а значит должен брать на себя ответственность за свои поступки, и не вправе рассчитывать на какие-то поблажки за свои заслуги.
Почему при изучении чувства обиды интересен пример Элбакян?
Вера в астрологию, как нам кажется, это яркий показатель раздутой самооценки и неосознанный способ человека придать себе значимость вселенского масштаба.
Дело в том, что люди, склонные верить в астрологию, бессознательно (или иногда сознательно) рады проводить параллели между собой и Звездами, Пульсарами, Квазарами, Космическими телами, Галактиками, Созвездиями. Есть ли связь между, например, Элбакян и какой-нибудь звездой из далекого космоса в миллионах световых лет? Только представьте на секунду, что это возможно. Мир, полный связей, где каждая звезда на небе как-то сопряжена с людьми на нашей планете. Чувство значимости человека питается за счет ассоциации себя с другими, где в роли другого выступают целые Созвездия. Такие мысли говорят не только об инфантилизме. Подобные сравнения с невероятным по весу космическим телом, далеким и таким притягательным, раздувают человеческое эго до гигантских размеров.
Как побороть обиду в себе
Мы привели наиболее действенные способы борьбы с обидой, постаравшись расположить их в порядке “от легкого к сложному”.
Самый эффективный способ, как побороть в себе обиду:
- 1) Самый легкий, но при этом эффективный способ — поговорить с человеком (источником обиды), рассказать ему о своих чувствах и вместе попробовать понять, почему его поступок причиняет боль.
- 2) Выписать свои обиды на бумагу (так же, как в совете №1, только высказаться нужно письменно). А затем мысленно представить, что вы прощаете обиду, прокрутить сцену прощения в воображении.
- 3) Замена/переключение/отвлечение. Не рекомендуем этот метод, так как конфликт остается неразрешенным, и может повлиять на дальнейшие отношения.
- 4) Система “депрограммирования” [9]. Обладает мощным потенциалом, способна воздействовать на подсознание. Система может уменьшить значимость психологических травм и разрядить неприятные события из памяти, умножая тем самым на ноль чувство собственной важности. Но в случае мелкой обиды этот способ еще хуже, чем предыдущий. Вы затратите массу усилий ради “стрельбы по воробьям”...
И главный совет — постарайтесь не действовать сгоряча. Дайте себе время на обдумывание ситуации.
Что делать, если обижен другой человек
В процессе воспитания обида — нормальное явление. Ведь рано или поздно даже самому лояльному родителю приходится сообщать ребенку о рамках, которыми следует ограничить свою свободу.
Конечно, ребенку это не нравится, и он считает это унижением. И тем сильнее обида (и связанная с ней боль), чем сильнее ребенок заблуждался в своей уникальности/значимости/важности. Чтобы предупредить завышенную самооценку, возможно, следует периодически рассказывать детям, что все мы в этом мире — гости. И люди, и муравьи, и мухи, и кольчатые черви, и бабочки, и слоны, и обезьяны, и даже наездники-ихневмониды — все мы здесь, в этом мире, присутствуем на равных правах, мы все одинаково значимы, и если нас не станет, то мир не остановится.
Если речь идет о ребенке, то ситуацию почти всегда можно исправить. Если коротко, то ваша задача — приравнять себя к ребенку (если вы источник обиды), чтобы он понял, что вы не ставите себя выше его. Тогда его самолюбие не будет страдать, и он поймет, что своими запретами вы не хотели его унизить или ущемить.
Еще можно попробовать рассмешить человека (особенно хорошо это работает с детьми), и одновременно посмеяться над его обидой (а лучше — и над самим обидчиком). Так вы сделаете ситуацию менее значимой и сведете конфликт к неудачной шутке.
Когда речь идет об обиженном человеке, которого вы не знаете, удачным методом станет игнорирование. Он не сможет получить свои “купоны” (подкрепление), и, не добившись желаемого результата, теоретически должен прекратить свои попытки.
Есть и более жесткий способ — дать человеку то, что он просит. Поддержите его настолько горячо, чтобы он понял, то что вы шутите. А на самом деле думаете, что вся эта ситуация с его важной и непременно очень значимой персоной, которую посмели обидеть, не стоит и выеденного яйца, впрочем, как и важность самой его персоны. Может показаться, что речь идет о троллинге, но здесь нет цели получить выгоды от душевных страданий человека, а напротив. Нужно дать понять обиженному, что его значимость для природы невелика, и что наверняка все забудут о его существовании даже до того, как он умрет (и уж совершенно точно — после).
Экзистенциальный призыв задуматься о значимости своей персоны здесь не насмешка — это способ намекнуть человеку, что он смертен, ведь если человек отдает в должной степени себе в этом отчет, значит никакие обиды и оскорбления не могут его задеть, он ведь не сумасшедший, чтобы сознательно тратить драгоценное и конечное время своей единственной жизни на страдания.
Литература:
- 1. Nienhuys J. W. The Mars Effect in Retrospect // Skeptical Inquirer, vol 21 #6, Nov 1997, 24-29. [Электронный ресурс]. URL: http://www.skepsis.nl/mars.html
- 2. Чечко И. Эффект Барнума-Форера [Электронный ресурс]. — Режим доступа: https://goo.gl/NN6qLN
- 3. Dean G. and Kelly I. W. Is Astrology Relevant to Consciousness and Psi? // Journal of Consciousness Studies, 2003, pp. 175—198. [Электронный ресурс]. URL: http://imprint.co.uk/pdf/Dean.pdf
- 4. Копиев Г. Новый вид насекомых назвали в честь Александры Элбакян. Она основала Sci-Hub [Электронный ресурс]. — Режим доступа: https://nplus1.ru/news/2017/09/02/Sci-Hub
- 5. Берн Э. Люди, которые играют в игры. Психология человеческой судьбы / пер. с англ. Л. Г. Ионина; общая редакция М. С. Мацковского — СПб.: Лениздат, 1992. [Электронный ресурс]. — Режим доступа: https://goo.gl/KpFvvV
- 6. Орлов Ю.М. "Обида и Вина". — 1990.
- 7. Адлер А. Понять природу человека. — СПб., 1997. — 256 с.
- 8. Адлер А. Воспитание детей. Взаимодействие полов // Серия «Выдающиеся мыслители». — Ростов-на-Дону, Феникс, 1998. — 416 с. [Электронный ресурс]. URL: https://goo.gl/rCz3NP
- 9. Пневмин М. Депрограммирование: новое направление в практической психологии // Журнал ykgr.ru. Интернет-издание. [Электронный ресурс]. URL: http://ykgr.ru/newmethod
- 10. Нейкид Сайнс. Александра Элбакян: о либералах, троллинге и блокировке Sci-Hub в России [Электронный ресурс]. — Режим доступа: https://goo.gl/u8JZeY
- 11. Берн Э. Психика в действии. / пер. с англ. П.А. Самсонов. — Минск: Попурри, 2007.
- 12. Листер Е. Эго: «подводные камни» и призма восприятия [Электронный ресурс]. — Режим доступа: https://goo.gl/ioeTgQ
- 13. Астахова А. Вернуть Sci-Hub [Электронный ресурс]. — Режим доступа: http://alla-astakhova.ru/sci-hub
- 14. Савельев С.В. Нищета мозга — М.: ВЕДИ, 2014. — 192 с.
Авторы: Максим Пневмин и Александр Чернов
Редактор: Медведева Ольга Юрьевна
Научение и психофизиология. Идеомоторные тренировки по Майклу Фарадею
Научением в психологии называется изменение поведения, появляющееся как результат регулярного взаимодействия организма с окружающей средой. В основе научения лежит формирование условного рефлекса, свойственного как человеку, так и животным. Однако человеку также характерно произвольное обучение – самого себя или других, видом которого является так называемое последовательное научение или формирование сложных навыков речи и движения.
«Все бесконечное разнообразие внешних проявлений мозговой деятельности сводится окончательно к одному лишь явлению – мышечному движению».
И. М. Сеченов
Этот вид научения представляет собой освоение серии моторных реакций или поведенческих актов и включает в себя три стадии:
- Инструктирование — это определение задачи, поставленной перед обучающимся, и объяснение путей ее решения.
- Тренировка — выполнение действий, контролируемых сознанием, поначалу в медленном, а затем в более быстром темпе.
- Автоматизация действия — достижение состояния, когда движения производятся настолько точно и с большой скоростью, что уже не требуют сознательного контроля, могут быть выполнены «на автомате». В этом случае можно говорить о сформированном навыке.
Такой способ научения используется во всех видах обучения, включающих в себя овладение серией моторных навыков, будь то музыка, спорт, танцы или какие-либо повседневные навыки вроде завязывания шнурков или застегивания пуговиц.
Открытие идеомоторного эффекта
В середине XIX века сразу двое блестящих ученых независимо друг от друга провели похожие опыты и пришли к одинаковым выводам. Этими учеными были химик Шеврель из Франции и английский физик Фарадей. Они провели опыт с так называемым маятником – это небольшой груз, подвешенный на нитке, удерживаемый пальцами руки. Если представить, как нитка раскачивается взад-вперед или по кругу, через некоторое время маятник начнет действительно совершать такие движения со все большей амплитудой. Со стороны это может выглядеть волшебно, но на самом деле – ничего мистического тут нет.
Причиной движений маятника являются так называемые идеомоторные акты — это мысленные представления о каком-либо совершаемом движении, реализуемые соответствующей группой мышц. Эти акты непроизвольны и неосознаваемы, слабо выражены — настолько, что незаметны невооруженному глазу. Однако мышцы при этом все же совершают микродвижения, едва заметно, но достаточно, чтобы быть зафиксированными специальной аппаратурой.
Что такое идеомоторная тренировка
Идеомоторный эффект был описан еще И. П. Павловым: «Когда вы думаете об определенном движении, вы его невольно производите». Идеомоторные тренировки обрели большую популярность в подготовке профессиональных спортсменов, обучении сотрудников правоохранительных органов.
Опыт с маятником подтверждает существование идеомоторного эффекта, кроме того, его проявление зависит от индивидуальных особенностей психики. У кого-то лучше получается раскачивать маятник, пристально глядя на него, другим достаточно думать и представлять это в своем воображении. Это происходит в зависимости от преобладания зрительного либо моторного способа ориентации в пространстве. Для тех, у кого преобладает зрительный способ, важно видение образа, а преобладающая моторная ориентация полагается на ощущения тела и направления силы тяжести.
Также идеомоторный эффект подтверждается эффектом Карпентера:
«Любое восприятие или представление порождает склонность к подобному же восприятию или представлению». Говоря то же самое простым языком, любое воображаемое движение вызывает моторную реакцию тела, воспринимаемую мозгом как реальную. Это и есть идеомоторный эффект.
Идеомоторная тренировка и научение с точки зрения нейрофизиологии
Головной мозг – тот орган, в котором происходит формирование будущего действия и передаются сигналы мышцам, где и реализуются задуманные движения. Вопрос о нейрофизиологических механизмах воздействия мысленных тренировок в данный момент остается открытым, на этот счет есть лишь теории.
В современной нейрофизиологии существует системно-селекционная концепция научения и теория функциональных систем. Она состоит в том, что в раннем онтогенезе имеют тенденцию к ускоренному созреванию локализованные в разных областях организма части системы, отвечающие за действия, необходимые для выживания. То есть, участок в коре головного мозга, отвечающий за движения, и нервные клетки, и мышцы управляемой им конечности. Нейроны изначально имеют свою специфику, а не приобретают ее, будучи универсальными. Существует также резерв нейронов или так называемые «молчащие» клетки, впоследствии используемые для разных целей. Специализация нейронов — постоянна, они никогда не «забывают» усвоенное, и вновь возникающие специализации нейронов также становятся постоянными. С такой точки зрения, формирование новых структур происходит не за счет повышения проводимости клеток и «проторения путей», а благодаря образованию новых систем из совместно активирующихся нейронов, которые могут находиться в разных частях мозга и напрямую не быть связаны между собой. Создание новой системы для достижения конкретного результата и есть важнейший механизм научения.
Идеомоторный эффект может быть объяснен гипотезой Л. Пиккенхайна о так называемой «внутренней обратной связи», которую можно назвать нейрофизиологической основой этого явления. Л. Пиккенхайн, изучая структуру моторного акта, приходит к выводу, что в основе реальных и мысленных движений лежат схожие механизмы, различие лишь в обратном сигнале о выполненном действии. При идеомоторной тренировке такой сигнал отсутствует, но эффект выполнения все же наступает. Экспериментальным путем было выявлено существование так называемых внутренних обратных связей, возникающих на разных уровнях моторной системы.
Там «возникает на короткое время как бы копия эфферентной команды движения, которая имеется в распоряжении для сравнения с обратной сигнализацией из нижележащих уровней координации» (Пиккенхайн, 1980 г.).
Эти связи присутствуют при любых движениях, но при идеомоторных движениях объем включенных в действие уровней системы зависит от реалистичности представлений, то есть поддается контролю, но необходим первоначальный образ, на который можно опереться в воображении. Следовательно, эффективность таких тренировок зависит от наличия реального опыта подобных действий.
Выполнение идеомоторных тренировок: секреты успеха
Исследователями данного метода неоднократно упоминалось, что наибольшего успеха можно добиться, сочетая мысленные тренировки с реальными физическими упражнениями. Иными словами, очень сложно будет похудеть, лишь представляя себе бег на беговой дорожке и аэробные упражнения. А вот если сочетать то и другое, то эффективность упражнений будет куда более высокой. Кроме того, существуют условия, при соблюдении которых эффективность значительно возрастает:
- Воспроизводить движение мысленно нужно как можно точнее, стараясь приблизиться к реальности.
- Нужно подключать к мысленному представлению телесные ощущения, не просто представлять действия в уме, но как бы пропускать их через себя.
- Эффект от мысленных тренировок значительно возрастает, если облекать представления в четкие словесные формулировки и проговаривать их про себя перед представлением движения либо во время него.
- Начиная разучивать какой-либо элемент движения, нужно вначале представлять его себе в замедленном виде, стараясь лучше отследить и запомнить все нюансы.
- Во время тренировки желательно принять позу, близкую к реальному физическому положению, в котором выполняется действие.
- 6. Иногда во время идеомоторных упражнений тело начинает непроизвольно двигаться — его «ведет» вслед за воображаемым действием. Это хороший сигнал, он означает установление прочной связи между программирующей и исполняющей системами. При этом есть и обратный вид тренировки — имитация сложного действия, которая выполняется, например, во время разминки. В сочетании эти два вида тренировки могут дать отличный эффект.
- Не нужно думать о результате во время действия, лучше ориентироваться на процесс. Ориентировка на результат создает в головном мозге доминанту, мешающую процессу тренировки. Возникает эффект, называемый «очень сильно хотел и перестарался».
К физическому выполнению движения можно приступать тогда, когда идеомоторный образ станет очень четким, ярким и постоянным, «разогреются» соответствующие мышцы.
Очень важно контролировать выполнение действие, чтобы оно было правильным и без ошибок, ведь исправить их в дальнейшем уже будет сложнее. Намного легче в идеомоторной тренировке отработать сложное упражнение правильно, чем потом восстанавливаться после полученной травмы.
Применение идеомоторных тренировок
На идеомоторном эффекте основан аутотренинг, он применим для саморегуляции и развития некоторых навыков, например, техники скорочтения. Также идеомоторные тренировки широко применяются в спорте: за счет мысленного повторения движений спортсмен быстрее осваивает и совершенствует их технику, также это помогает настроиться перед выполнением упражнений, что делает тренировки более эффективными. Особенно широко применяется этот метод в спортивной гимнастике, аэробике, борьбе, йоге и танцах. Возможность увидеть себя со стороны в своем воображении — это большое подспорье в развитии координации и улучшении точности движений. Иногда тренеры используют этот способ, чтобы вывести напряжение определенных групп мышц на необходимый уровень, для создания нужного эмоционального настроя перед спортивными состязаниями.
Еще одно важное применение идеомоторики — это восстановление от последствий тяжелых травм и инсультов, когда тело «забывает» известные раньше действия и приходится обучаться им заново. Иногда обучение напрямую невозможно из-за ограничений подвижности, но если память хранит эти умения, мысленная тренировка способна помочь их восстановить.
Незаменимы идеомоторные тренировки для профессиональных музыкантов. Например, бывают ситуации, когда необходимо тренироваться, а инструмента под рукой нет, и тогда идеомоторная тренировка вполне может стать доступной альтернативой реальной репетиции.
Также в принципе любой навык, необходимый для жизни, может быть сформирован подобным образом. Идеомоторные тренировки позволяют освоить больше навыков в сжатые сроки и сделать это эффективнее, а заниматься ими можно практически в любых условиях, ведь для них необходимо только собственное воображение, свободное время и ничего более.
Идеомоторная тренировка позволяет поднять планку своего возможного максимума: представив сложное действие в своем воображении, затем становится возможным осуществление его в реальности.
Список использованной литературы:
- 1. Ашмарин Б. А. «Теория и методика педагогических исследований в физическом воспитании (пособие для студентов, аспирантов и преподавателей институтов физической культуры)». - М.: Физкультура и спорт, 1978, 224 с.
- 2. Забельский С. Ю. «Система биоэкономичного психомоторного здравоукрепления. Инновации в подготовке специалистов по физической культуре и спорту». - Ставрополь: Сервисшкола, 2005, 24 с.
- 3. Лобзин В. С., Решетников М. М. Аутогенная тренировка. М., 152 с.
- 4. Леонова А. Б., Кузнецова А. С. «Психические технологии управления состоянием человека». - М.: «Смысл», 2007 г.
- 5. Карвасарский Д. Б. «Психотерапевтическая энциклопедия». - С.-Пб.: «Питер», 2006 г. Александров Ю. И. «Научение и память: системная перспектива». Лаборатория нейрофизиологических основ психики им. В.Б. Швыркова, институт психологии РАН, Москва.

АВТОБИОГРАФИЯ
Истоки философии «как если бы»
...
Когда я прибыл в Лейпциг в сентябре 1874 года, я немедленно предоставил себя военной службе. Но из-за моего зрения, которое уже тогда было ненормальным, я не был принят. С одной стороны, это был тяжелый удар для меня, потому что я был любителем спорта и в частности военной гимнастики, представленной швабским профессором Ягером, и мне должно было понравиться развивать эту часть своей активной натуры. С другой стороны, я с естественным энтузиазмом принял свободное время, которое увидел впереди, и в тот же час использовал его, чтобы реализовать давно наметившееся желание. В Тюбингене я познакомился почти со всеми науками, но об одной я все еще не знал ничего, кроме того, что я изучил в школе, а именно, о математике; и это было источником нарастающего напряжения. Нашим преподавателем по математике в Штутгарте был профессор Реушель (также друг Давида Ф. Штрауса), сделавший себе имя благодаря своей теории простых чисел, но не имевший дара обучения. Я пытался разобраться, обучаясь самостоятельно (у меня были подходящие учебники из общественной библиотеки), и я достиг значительного успеха, но в Тюбингене мне было некогда наверстывать этот материал. Теперь же с настоящей жадностью я бросился в аналитическую геометрию и счет бесконечно малых. Оба эти направления открыли для меня удивительные, новые истины, возникшие в умах Декарта и Лейбница. Вдобавок они дали мне поразительные примеры методических фикций, ставших очень важными для продолжения методологического исследования, начатого мной в Тюбингене. Так что в итоге эти занятия были очень плодотворны.
В другом направлении те зимние дни 1874-75 имели решающую важность. Примерно в это время появилось второе издание History of Materialism (Истории материализма) Фридриха Альберта Ланге в своей увеличенной версии с добавлением большого количества научного материала. Я встретил первое издание этой работы еще в Тюбингене, и она внушила мне восхищение, но не оставила глубокого влияния на меня из-за неадекватности научного аппарата в изначальной версии этой книги. Теперь, исправленная в этом аспекте, книга попала в мои руки в самое подходящее время. Я наконец нашел человека, которого я так отчаянно искал в течение тех четырех лет в Тюбингене. Я нашел мастера, проводника, идеального учителя. Дух, ведущий меня вперед более или менее неясно, преобладал в нем с всеобъемлющей четкостью и совершенством формы. С одной стороны, он имел высочайшее уважение к фактам и точное знание естественных наук вместе с совершенным владением всей историей цивилизации; с другой стороны, он был экспертом в кантовской критике со взглядами, модифицированными и углубленными Шопенгауэром. Прежде всего, он был человеком высоких этических идеалов, и в отношении религиозных догматов он совмещал сильнейший теоретический радикализм с самым терпимым практическим кругозором. Я сам стремился к этому, но никогда до этого я не находил всех этих качеств в одном человеке. Все, ради чего я старался и к чему устремлялся, предстало предо мной завершенным шедевром. С этих пор и впредь я называл себя учеником Ф. А. Ланге. Естественно, я прочитал и его другие публикации, в частности книгу «Labour question» (Вопрос труда), и его действия в этой сфере также показали мне, что он был человеком широких взглядов и теплого сердца.
Что придавало Истории материализма конкретную ценность для моих особых исследований в этот период времени, было то, что с моей точки зрения, Ф. А. Ланге был на верном пути даже в отношении методической проблемы фикций. С другой стороны, он проявлял определенное сомнение и неясность по этому поводу, так что я надеялся на основании своего последующего тщательного исследования быть способным пройти дальше в этом отдельном вопросе, чем он.
В это время я нашел другой источник помощи в том же направлении. Два старых ученика Гербарта – Дробиш и Штрумпел, тогда преподавали в Лейпциге. Имя Гербарта было едва упоминаемо в Тюбингене, но сейчас мои исследования привели меня к нему, и я нашел у него очень ценные примеры теории фикций, которые он пытался применить в практической форме к его собственной философии. В то же время, я был естественным образом привлечен гораздо более глубоким изучением психологии Гербарта и психологии в целом; и благодаря влиянию этой пылкой ученицы Гербарта – доктора Сюзанны Рубинштейн, живущей тогда в Лейпциге, я узнал о Фолкмане (Volkmann) и Лазарусе (Lazarus). Все это усилило мое убеждение в том, что без психологии философия и эпистемология являются и могут являться лишь методической абстракцией, которую нельзя привести к систематическому заключению.
Авенариус, с которым мы познакомились в «Академическом философском обществе», основанном им, оказал на меня влияние в том же направлении. Он посоветовал мне прочитать Штейнталя, чье «Введение в психологию» (Introduction to Psychology) стало одним из оснований для моей философии. Его теория изменения апперцепцией материала, данного чувствам, осталась со мной с тех самых пор.
Я извлекал громадную прибыль из Авенариуса до тех пор, пока он оставался острым критиком теорий Канта. Это предотвратило мое отношение к философии Канта как к догме, хотя я и не был к этому склонен. Я не мог следовать Авенариусу, однако, в его радикальном эмпиризме или, скорее, позитивизме. Он понял довольно верно, что идеи субстанции, причинности и т. д. прикладываются психикой субъективно на данное, и тем не менее, по этой самой причине в соответствии с «принципом наименьшего сопротивления» (“the principle of the least energy”) он хотел исключить их целиком из человеческой мысли. Но я придерживался точки зрения, что они являются подходящими фикциями, что должны быть оставлены из-за их полезности.
Осенью 1875 года Вундт прибыл в Лейпциг. Его первая лекция была посвящена логике, и я прослушал ее с большим интересом и извлек полезное для себя. Он всем располагал меня к себе. Из-за него мне должно было бы понравиться оставаться в Лейпциге, и я уже запланировал «Журнал чистой и прикладной логики» (Journal of Pure and Applied Logic), которым я надеялся заинтересовать его. Но семейные обстоятельства звали меня обратно в Южную Германию. Я мог остаться на севере лишь еще на один семестр, и этому суждено было быть в Берлине, где был активно занят работой швабиец Эдуард Целлер. Помощь, которую я получил от него и его друга Гельмгольца, а также от Штейнталя, Лазаруса, Лассона и Полсена, была более или менее ценной для меня, но что стало по-настоящему важным для меня, было то, что я столкнулся с работами Группе, умершим незадолго до этого, а они были наиболее важными для моей теории фикций. Мои частные исследования были посвящены в наибольшей степени Дэвиду Юму и Джону Стюарту Миллю, чьи точные познания были решающими для моей философской точки зрения.
В тоже самое время, в течение моих берлинских дней лета 1876 года была опубликована моя первая работа по философии: «Гартман, Дюринг и Ланге – Критическое эссе по истории философии в 19 веке» (Hartmann, Duhring and Lange – a critical Essay on the History of Philosophy in the Nineteenth Century). Она состояла из лекций, которые я преподавал в «Академическом философском обществе» в Лейпциге. Автор Истории материализма с его Кантианскими наклонностями казался мне попадавшим в золотую середину между спиритуалистической метафизикой Э. фон Гартмана с одной стороны и материалистическим позитивизмом Э. Дюринга с другой. В Берлине я познакомился с этими двумя людьми лично. В своей книге я также сделал анонс ранней публикации моего расследования Фикций.
По семейным обстоятельствам я должен был выбрать университет рядом с моим южно-немецким домом, в котором я мог бы занять место в качестве преподавателя; так что осенью 1876 года я переехал в Штрассбург, где меня встретило гостеприимство Лааса. В его недавней работе по Кантовским Аналогам опыта (Analogies of Experience) он проводил яркую черту между собой и Кантианским или, скорее Неокантианским априоризмом или «трансцендентализмом», и он постепенно приближался к этой радикальной точке зрения, которую он принял несколькими годами позже в трехтомном трактате об Идеализме и Позитивизме. Он был тем человеком без предрассудков, в ком я нуждался. Он обладал способностью справедливо оценить мои суждения. Тогда он как раз был занят изучением работы Джона Стюарта Милля «Исследование философии Сэра Вильяма Гамильтона» (Examination of Sir William Hamilton’s Philosophy), в котором я присоединился к нему с тем большей готовностью, поскольку на самом деле это стало продолжением моих берлинских изучений Юма и Милля. Разрешение так называемой реальности, с эпистемологической или психологической точки зрения, в работе «Ощущения и возможности ощущения» (Sensations and possibilities of sensation) казалось и мне, и ему верным аналитическим путем. С другой стороны, Лаас представлял Авенариуса, кто был заодно с ним в его позитивистских намерениях исключить все субъективные добавления как неоправданные и бесполезные, тогда как я всегда беспокоился за выделение и сохранение практической ценности и применения этих теоретически не имеющих оправдания идей давнишнего идеализма.
Под конец 1876 года я записал свои мысли в огромный манускрипт для своей вступительной диссертации, озаглавленной мной как «Логические исследования. Часть 1: Теория научных фикций». Поскольку я тщательно собирал материал на протяжении нескольких лет и внимательно пробегался по нему множество раз, написание этой работы не заняло у меня много времени. Я передал свой манускрипт в Новый Год и к концу февраля 1977 я получил право преподавать. Работа, получившая это признание Факультета, является ровно той же, что была опубликована в 1911 году как «Часть 1: Базовые принципы» Философии «Как если бы». В ней я развил всю систему научных фикций или, другими словами, отношение «как если бы», использованное на практике в самых разнообразных аспектах науки, и постарался дать исчерпывающую теорию этого многообразия процесса «как если бы».
Но как и Лаас, я отнесся к этой диссертации лишь как к приблизительному наброску, нуждающемуся во множестве дополнений и исправлений, так что я использовал следующие два года в той степени, в которой мне позволяли это мои лекции, чтобы работать над моим манускриптом. Смерть моего отца заставила меня искать более высокооплачиваемую должность, так что я заключил очень выгодное соглашение с щедрым и дальновидным Штутгартским издателем, В. Шпеманном, по произведению Комментария к Канту на столетие его Критики чистого разума в 1881 году. Тогда я только начал гораздо более глубокое изучение Канта, в частности его теории «Как если бы», и в это время я обнаружил «неправильный порядок страниц» (misplacement of pages) в его Пролегоменах, пропущенный незамеченным многими тысячами читателей Канта на протяжении почти сотни лет, но всеобще признанный наукой сегодня. Так что использованием филологического метода и проникающего логического анализа я надеялся углубить изучение Канта. Но, как я сказал, эта новая работа была лишь средством, и я надеялся через несколько лет быть способным вернуться к моим исследованиям Фикций.
Вышеупомянутый «Закон преобладания средства над целью», шанс сформулировать теоретически и опубликовать в верное время который я к несчастью упустил, доказал себя на практике очень влиятельным на мою будущую жизнь образом. Когда в 1884 году первый том моих Комментариев к Канту принес мне назначение в качестве специального профессора в Галле, я надеялся быть способным закончить и другие тома там же. Но мои лекции с одной стороны и плохое здоровье с другой задержали публикацию второго тома до 1892 года. В 1894 году я был назначен постоянным профессором в Галле, и в 1896 году я основал Kantstudien (Кантоведение) как средство помощи в моей работе. Но даже это средство преобладало над целью. Моя работа над Комментарием отошла на второй план перед новым журналом. На празднование столетия со дня смерти Канта в 1904 году обстоятельства показались мне обязывающими начать сбор средств, покрывающий издержки и продвигающий Kantstudien. Сбор был успешен, но его организация сделала необходимым основание Общества Канта, и это постепенно все больше и больше становилось самостоятельной целью и отнимало слишком много моего времени и сил, хотя мне и повезло получать самую эффективную помощь во всех этих свершениях. Таким образом, средство всегда торжествовало над целью, во имя которой оно было призвано к существованию и лишало изначальную цель ее жизненной силы.
В 1906 году посреди всех этих любопытных осложнений и путаницы моих изначальных намерений несчастье неожиданно привело к счастливому разрешению и позволило мне после двадцати семи лет вернуться к моему изначальному плану, который я бросил в 1879 году. Несчастьем было ослабление моего зрения до такой степени, что мне стало невозможно продолжать вести свои лекции или специальные занятия, которыми я особенно наслаждался. Так что мне пришлось оставить свои официальные обязанности. Зрения, все еще остававшегося при мне, как раз хватило, чтобы позволить мне опубликовать мой манускрипт. Я копировал свою Диссертацию 1976 года и внес в нее некоторые небольшие редакторские правки. Этот всеобъемлющий манускрипт теперь образует собой «Часть 1: Базовые принципы» Философии «Как если бы». Я также завершил ревизию, которую я проводил между 1877 и началом 1879 года на основании отзывов того времени, и это сформировало Часть 2 (Специальную) полного сочинения. Эта часть заняла у меня два с половиной года из-за моего плохого зрения, и Часть 3 (Историческая) заняла у меня еще два с половиной года. Между 1877 и 1879 годами я написал заметку по самым важным пассажам в работах Канта на тему «Как если бы», и сейчас я завершил это в исчерпывающем виде, позволяя сочинить монографию по Кантовской теории «Как если бы» почти на ста страницах. Изложение религии «Как если бы» Форберга также заняло у меня много времени, как и развитие «Точки зрения идеала» Ф. А. Ланге, с которой я многое разделял. Но что тем не менее заняло больше всего времени, было последним разделом о теории фикций Ницше, которую он уменьшил до нескольких страниц. Вслед за весной 1911 года работа вышла в свет.
... продолжение следует.
Переведено на русский Е. Г. Анучиным при поддержке журнала © ykgr.ru.
Редактор: Чекардина Елизавета Юрьевна
Копирование материалов книги разрешено только при наличии активной ссылки на источник.
На английском в Литрес На английском в OZON На русском языке в ykgr.ru
Принцип Поллианны
Считаете ли вы себя оптимистом? Что для вас означает быть оптимистом: надеяться на благоприятный исход решения проблемы или самому искать в любых обстоятельствах что-нибудь положительное? Почему некоторые люди сохраняют положительный настрой практически в любой ситуации, а другие – всегда пророчат наихудший вариант событий, можно узнать в этой статье.
«Нет такой беды, которая хуже всех. Всегда можно найти что-нибудь посквернее».
Э. Портер, «Поллианна»
Общее значение принципа
«Поллианна» – популярная детская книга, написанная в 1913 году Элеонор Х. Портер, познакомила мир с одним из самых оптимистичных вымышленных персонажей, когда-либо созданных. Девочка по имени Поллианна всегда видела добро в людях, и ее подход к жизни часто включал в себя игру «The Glad Game», в которой она пыталась найти что-то положительное в любой ситуации, независимо от того, насколько неудачно складывались для нее обстоятельства. Она была рада получить костыли, а не куклу на Рождество, потому что было здорово, что костыли ей не были действительно нужны и, к счастью, она не нуждалась в их использовании. Способность этой девочки найти положительную сторону практически в любой ситуации привела к гипотезе, названной в честь нее. Исследования Бушера и Осгуда (1969) описывают гипотезу Поллианны как существование общей тенденции к использованию людьми позитивных слов в оценочном контексте чаще, легче и в более разнообразных манерах, чем отрицательные слова. Кроме того, данная гипотеза подразумевала, что люди склонны доверять и воспринимать положительные характеристики своей личности в большей степени, нежели отрицательные.
Согласно этому явлению, мозг обрабатывает информацию, которая приятна для восприятия и имеет положительную окраску, более точно и качественно, по сравнению с неприятной информацией. Этот термин можно использовать для обозначения различных человеческих тенденций: более быстрое распознавание приятных стимулов, склонность индивидуума чаще реагировать на них, чем на неприятные, высокая скорость обработки положительной информации и т. д. (Matlin & Gawron, 1979). Объяснением этого эффекта является то, что когнитивные процессы, контролирующие язык и поведение, протекают гораздо быстрее по отношению к понравившейся человеку новости, информации, стимулам (Matlin & Stang, 1978). Но данные познавательные процессы проходят абсолютно неосознанно, поскольку в реальных условиях, осознанно мы концентрируем свое внимание в большей степени на событиях или новостях, которые имеют негативный контекст. Исследователи объясняют этот факт тем, что наши процессы восприятия видят в подобного рода информации потенциальную угрозу для существования организма.
Именно поэтому наше внимание часто привлекают новости или ситуации, которые в теории или на практике могут нанести вред. Однако принцип Поллианны широко используется в изучении человеческой памяти и объяснении того, почему мы помним именно те, а не иные события. Наши воспоминания – это не воспроизведение видео- и аудиоряда в голове. Это реконструкция событий, переживаний, которые подвержены изменениям, неточностям, ошибкам восприятия с течением времени. Ряд исследований доказал, что воспоминания, которые были подкреплены позитивными эмоциями, воспроизводятся людьми более точно и корректно даже спустя большой промежуток времени, чем воспоминания, связанные с негативным эмоциональным опытом. Это объясняется тем, что на подсознательном уровне наш мозг обрабатывает положительно окрашенные стимулы гораздо быстрее и точнее, чем раздражители, которые вызывают негативные переживания.
Множество работ на эту тематику подтверждают, что, например, при составлении каких-либо списков более приятные вещи или люди находятся в самом начале; из пары слов антонимов положительное слово выбирается людьми в разы чаще, чем отрицательное. Некоторые результаты исследований представлены ниже.
Исследования принципа поллианны
Одна из предпосылок, вытекающих из принципа Поллианны, утверждает, что люди более точны в обучении и последующем использовании приятных/положительных слов по сравнению со словами, которые являются неприятными/отрицательными и нейтральными. Архивный анализ исследований Матлина и Стэнга (1978) подтвердил этот факт, а также определил два фактора, которые были существенно важны при исследовании: длительность задержки до использования и критерий обучения. При проведении эксперимента выборочное использование слов было более вероятным, когда оно было отложено во времени: чем дольше была задержка, тем более избирательным было применение слов. Также было отмечено, что критерий использования слов, который задавался экспериментатором, имел прямое влияние на дальнейшее использование слов. Если требования включали в себя высокую точность, отчетливость, в некоторой степени совершенство применения слов, то оно становилось более изобретательным, чем при равных заданиях, но более низких требованиях.
Бушер и Осгуд (Boucher and Osgood, 1969) доказали, что положительные слова используются чаще, чем отрицательные. Они нашли сильную корреляцию между эффективностью использования и тем, насколько благоприятной была оценка самого значения слова, но точная причинно-следственная связь не была определена. Согласно гипотезе Поллианны, оценка значения является причиной увеличения частоты использования положительного слова. Принцип был предложен, чтобы объяснить, почему для ребенка важно чаще использовать положительные слова, такие как симпатичный или приятный, чтобы описать кого-то, а не отрицательные слова. Несмотря на то, что исследования Бушера и Осгуда (1969) показали, что люди склонны говорить положительные слова чаще, чем отрицательные, они не могли описать или предложить причины этого вывода.
Анализ исследования Уорра (1971) дал возможность предполагать, что гипотеза Поллианны может быть расширена до личных суждений. Положительные слова (E+), как правило, используются чаще, чем отрицательные слова (E-). Положительные слова встречаются с большей частотой в личностных описаниях. Это может указывать на то, что существует более низкий порог для характеристик E+ по сравнению с E- характеристиками. Исследования показали, что женщины больше подвержены эффекту Поллианны, что приводит к их склонности к положительным (E+) суждениям в большей мере, чем у мужчин.
Ван Ройен (Van Rooijen, 1973) исследовал важность приятной и неприятной динамики общения. Участникам были даны описания мимических выражений, которые были приятными, нейтральными или неприятными, и им было предложено выбрать из массива фотографий изображение, которое, по их мнению, соответствовало предложенному описанию эмоции. Было предположено, что респонденты будут отдавать предпочтение и приятным, и неприятным выражениям лиц, преимущественно перед нейтральными, поскольку они могут быть более точно описаны и идентифицированы. Тем не менее, результаты противоречили ожиданиям исследователя. Выводы показали, что чем приятнее выражение лица, тем лучше участники смогли сопоставить фотографию с соответствующим описанием.
Осгуд и Хуосайн (Osgood and Hoosain, 1983) представили доказательства увеличения времени обработки, необходимого для эмоционально отрицательных слов, по сравнению с эмоционально положительными словами. Участникам была показана серия слов. Перед представлением каждого слова экспериментатор давал оценку каждому из них: либо «положительное», либо «отрицательное». Участникам было предложено нажать одну из двух кнопок, чтобы указать, было ли представленное слово конгруэнтным или несоответствующим эмоциональной полярности, объявленной экспериментатором. Наблюдались более короткие задержки для позитивных элементов по сравнению с отрицательными элементами, представляя доказательства доминирующей обработки эмоционально позитивных слов над негативными словами.
В исследованиях Матлина и Гаврана (1979) использовались различные методы в попытках определить, оставался ли «поллианизм» индивида последовательным. Четырнадцать шкал были использованы для определения склонности участников воспринимать и воспроизводить более приятную информацию. Исследование включало шкалы, которые оценивали счастье и заботу о рейтинге людей, в то время как другие шкалы касались памяти и вербального поведения. Оптимизм и счастье оценивались самооценкой. Общие результаты показали, что оптимизм и счастье были умеренно коррелированы с различными сторонами поллианизма. Оптимисты вспоминали приятные предметы более эффективно, чем неприятные предметы; они также полагали, что приятные слова встречаются чаще, чем неприятные слова. В отличие от мужчин, женщины, как правило, были субъективно счастливее, демонстрировали воспроизведение воспоминаний, которое было более избирательным.
Дембер и Пенвелл (1980) интересовались тем, как связаны пессимисты и принцип Поллианны, и можно ли отнести факты, отклоняющиеся от ожиданий, к пессимизму. Другая цель исследования заключалась в определении силы корреляции между шкалой счастья и депрессии. В этом исследовании были рассмотрены две задачи. В первой задаче участникам было предложено упорядочить список из 12 овощей в зависимости от того, насколько они им нравятся, причем первый из них наиболее понравившийся, а 12-й – наименее. Для второй задачи участникам было предоставлено 12 прилагательных пар и было поручено обвести слово из пары, которое могло бы более позитивным и благоприятным способом описать кого-то.
Результаты двух словесных задач оказались в соответствии с принципом Поллианны, но между оценками двух задач не было никакой корреляции. Кроме того, только оценки из второй задачи были связаны с ощущением субъективного счастья. При анализе данных по гендерному признаку не было выявлено существенных различий. Имелись незначительные корреляционные различия, хотя ни одно из них не было статистически значимым. Демен и Пенуэлл подчеркнули необходимость набора стандартных «задач Поллианны» для будущих исследований. Они также подчеркнули, что существует так называемый защитный пессимизм. При этом явлении человек сознательно занижает ожидания от события или ситуации, предполагает большую вероятность негативного исхода, чтобы в будущем избежать разочарований. Учеными также была выдвинута идея о том, что принцип Поллианны может коррелировать с настроением испытуемого.
В доказательство этого Айзеном и Шалкером (1982) был проведен соответствующий эксперимент. Для изучения влияния настроения они оценили индуцированные состояния, используя успех, неудачу и нахождение денег у разных групп испытуемых. Участникам групп «успеха» и «неудачи» сообщили, что целью исследования было изучение влияния успешного решения конкретной задачи на последующий тест. Группам было сообщено, что с ними сначала проведут тест на рейтинговую задачу, а затем проведут вторую часть теста. Субъектам в условии успеха сказали, что они набрали 92% правильных ответов при решении задания, а участникам условия неудачи – 22%. Субъектам группы, в которой изучалось влияние случайного нахождения денег на настроение сообщили, что причиной эксперимента было предварительное испытание некоторых задач и материалов для будущего исследования. В условиях эксперимента участники находили на стуле, на котором они должны были сидеть, десять центов. В конце прохождения теста им задали письменный вопрос относительно их субъективной оценки своих тестовых результатов. 73% испытуемых высказали уверенность в том, что они справились с заданием отлично, 21% участников утверждали, что прошли тест на среднюю оценку, и 6% - плохо. Такой же вопрос был задан и участникам групп с условиями успеха и неудачи. Группа с условием успеха 100% оценила свои ожидания от результатов теста как положительные. Группа же с условием неудачи в таком же проценте высказала свои негативные ожидания касательно результатов контрольного теста.
Однако позже результаты этого исследования были подвергнуты критике, так как учеными не были проведены предварительные тесты касательно уровня тревожности участников, их подверженности депрессивным состояниям, уровня самооценки и т.д. Все эти переменные могли как прямо, так и косвенно повлиять на восприятие установки, которую давали экспериментаторы.
Причины возникновения эффекта
Исходя из результатов всех вышеупомянутых исследований, важно отметить, что принцип Поллианны никак не связан с иллюзиями, неправильным восприятием действительности или нарушением работы когнитивных процессов. Как и защитный пессимизм, он выполняет функцию контроля и восприятия информации, и как следствие – проявления эмоциональных реакций. Для того, чтобы сгладить картину неблагоприятной окружающей среды, положения в обществе, физиологического или психологического текущего состояния, люди часто прибегают к «фильтрованию» информации таким образом, чтобы свести к минимуму все негативные раздражители. Так, подобного рода мышление помогает сохранять чувство психологического комфорта, используя этот защитный механизм.
В 1976 году Бенджафилд и Адамс-Уеббер заметили, что несмотря на то, что люди стараются видеть больше положительного, чем отрицательного в различных ситуациях, негативная сторона происходящего полностью не игнорируется. Просто для более комфортного восприятия или пребывания в определенной ситуации люди предпринимают ряд шагов для поддержания равномерного баланса между «плохим» и «хорошим» в различных обстоятельствах. К примеру, Велтен (1968) обратил внимание, что воспоминания, подкрепленные негативным эмоциональным опытом, сохраняются гораздо меньшее количество времени, чем те, которые были закреплены положительными переживаниями. Опять-таки, это связано с психотравмирующими обстоятельствами, которые наш мозг пытается нейтрализовать. Ведь если бы эти переживания сохранялись с такой же яркостью, как иные положительные воспоминания, каждый раз, прокручивая в памяти неприятные события, человек переживал бы такой же стресс, как и в первый раз. Рано или поздно такой уровень напряжения привел бы к истощению сил организма, что могло бы спровоцировать самые неприятные последствия.
Все же у принципа Поллианны есть и негативная сторона. Иногда, не желая видеть очевидной угрозы или игнорируя важную информацию даже среди плохих новостей, мы подвергаем себя еще большей опасности в будущем. Если этот механизм из защитной реакции переходит в регулярную форму поведения, стоит понимать, что когнитивные процессы в таком случае работают не совсем правильно. Поскольку все же важно воспринимать не только настроение самой новости, но и ее смысловую нагрузку.
Список литературы:
- 1. Benjafield, J., Adams-Webber, J. (1976). The golden section hypothesis. British journal of Psychology.
- 2. Boucher, J., & Osgood, C. (1969). The Pollyanna hypothesis. Journal of Verbal and Learning вehavior
- 3. Dember, W. (2001). The optimism-pessimism instrument: Personal and social correlates.
- 4. Matlin M., & Stang D. (1978). The Pollyanna Principle: Selectivity in Language, Memory, and Thought.
- 5. Velten, E. (1968). A laboratory task for induction of mood states.Behavior Research & Therapy

АВТОБИОГРАФИЯ
Истоки философии «как если бы»
...
Таким образом, это было естественно, что системы Фихте, Шейлинга и Гегеля, несмотря на их удивительное логическое построение и широкий охват, не смогли надолго удержать меня, хотя я и был сосредоточен на этих трех системах в соответствии с учебным планом Колледжа. Предпочтение практического у Фихте и теория противоречия и его значимости для человеческой мысли и реальности Гегеля были для меня наиболее привлекательны.
Официальный учебный план перешел от «немецкого идеализма» Фихте, Шейлинга и Гегеля прямиком к Шлейермахеру. Но я следовал собственному курсу и обратился к Шопенгауэру, до тех пор игнорируемому и даже презираемому Факультетом. Я уцепился за Philosophy of the Unconscious (Философия Бессознательного) Э. фон Гартмана, наделавшую большого шума в свое время, но которая, конечно же, официально не существовала для Колледжа, и она отсылала к Шопенгауэру, чье имя постоянно упоминалось во всей современной литературе. Так что я обратился напрямую к источнику и изучил Шопенгауэра очень тщательно.
Учение Шопенгауэра дало мне много нового, великого и долговечного: пессимизм, иррационализм и волюнтаризм. Впечатление, которое он произвел на меня, было хотя не в объеме, но в интенсивности уверенно сильнее, чем от Канта. Чтобы объяснить это, мне придется зайти еще дальше. Во всех философских системах, встреченных мной до сих пор, иррациональный аспект мира и жизни не получал внимания или по крайней мере не получал его в адекватной степени. Идеалом философии было рациональное объяснение всего, то есть, использование логических заключений, чтобы доказать ее рациональность, другими словами, логичность, значимость, приемлемость. Гегельянская философия ближе всех подобралась к этому идеалу, и это было сочтено высшим достижением философии. Однако этот идеал знания не удовлетворил меня, поскольку мой ум был слишком остр и критичен, чтобы не видеть элемент иррациональности как в природе, так и в истории. С моих ранних дней я прошел через бессчетное проявление иррационального в моем непосредственном окружении. Это может прозвучать странно, но с этим фактически связано мое физическое состояние. С самого начала чрезвычайная близорукость препятствовала мне во всех моих занятиях. Когда бы мое естество не подмывало меня к действию, к энергичному движению, к занятости в каждом проявлении и аспекте, этот физический изъян принуждал меня к замкнутости, пассивности, одиночеству. Этот ослепительный контраст между моим физическим проявлением и темпераментом всегда поражал меня своей абсолютной иррациональностью, и он приучил мои чувства замечать все другие иррациональные аспекты существования. Исходя из этого, я счел в большей или меньшей степени сокрытие иррациональной стороны в большинстве философских систем недостатком искренности. Теперь я впервые встретил человека, кто открыто и достойно признал иррациональность и попытался объяснить ее в своей философской системе. Любовь к истине Шопенгауэра стала откровением для меня. Я не следил за его метафизическими конструкциями, поскольку с тех пор, как я изучил Канта, невозможность всей метафизики стала для меня очевидной. Но эмпирически устанавливаемая часть учения Шопенгауэра стала моей продолжительной одержимостью и источником плодотворного вдохновения, в частности до тех пор, пока она может быть связана с теорией эволюции, которая тогда была на виду, и с теорией борьбы за существование.
Я уже упомянул, что больше всего в Канте и Фихте меня привлекло их внимание к практическому аспекту. У Шопенгауэра я обнаружил ту же склонность, но гораздо более ясную, сильную, всеобъемлющую. У него этим стала не расплывчатая «практическая причина», но эмпирический психологический элемент «воли», поставленный во главу угла. Для меня то, что до тех пор было невыразимо, внезапно стало объяснено или по крайней мере объясняемо.
Что поразило меня больше всего, было его доказательство факта того, что мысль лишь используется волей как средство достижения своей цели, и что лишь в процессе эволюции мысль освобождает себя от оков воли и становится собственным средством достижения. Шопенгауэр уже показал, как мозг животных, будучи весьма небольшим, все же достаточно большой, чтобы функционировать как орган исполнения намерений воли, тогда как у высших животных, и в частности у человека он вырос из всех пропорций. Теория эволюции Дарвина, разрабатываемая в это время, поддерживала утверждение Шопенгауэра, что дало мне фундаментальное прозрение о реальности.
Эта теория Шопенгауэра показалась мне достаточно плодотворной, чтобы быть расширенной и примененной в общем смысле. В моих записях в годы с 1872 этот универсальный «Закон преобладания средства над целью» постоянно возвращается. Везде я находил свидетельства тому, что первоначальное средство, исполняющее работу для определенной цели, имеет склонность к обретению независимости и цели в самом себе. Мысль, изначально служившая целям воли и лишь постепенно становящаяся целью сама по себе, была особым и самым очевидным случаем универсального закона природы, проявляющего себя в новых формах всегда и везде, во всей органической жизни, в мыслительных процессах, в экономической жизни и в истории. К несчастью, в этот период мне так и не удалось опубликовать этот «закон», и я не сказал ничего вдобавок к созданной много лет спустя теории «Неоднородности причины» Вундта, выражающей ту же идею. Однако, я придерживаюсь взгляда, что выражение «Закон преобладания средства над целью» обозначает идею теории гораздо яснее и отчетливее.
В моей голове теория Шопенгауэра, гласящая, что мысль в своей основе зависима от целей воли жизни (Life-will) и что она развилась в самоцель лишь по причине противоположности всем законам, стала связана с теорией Канта о том, что человеческая мысль ограничена определенными рамками и что метафизическое знание невозможно. Эта ограниченность человеческого знания о переживаемом на своем опыте, на которую снова и снова указывает Кант, больше не ошарашивает меня как прискорбная неполноценность человеческого ума, сравненного с потенциально высшей формой разума, не сдерживаемого этими пределами. Это ограничение человеческого познания виделось мне теперь необходимым и естественным следствием из факта того, что мысль и знание изначально являются лишь средствами достижения целей жизни (life-purpose), так что их настоящая независимость ознаменовывает отделение от их изначальной цели; в самом деле, фактом этого освобождения мысль противостоит невозможным проблемам, не просто неразрешимым человеческой мыслью, в тоже время, возможно, разрешимым высшим формам мысли, но проблемам, невозможным всем формам мысли как таковой. Это убеждение стало одним из самых твердых оснований моей идеи вселенной, и с тех пор оно возросло во мне, с годами кристаллизовавшись в еще более четкую форму.
Другое мощное влияние на эти самые строки проявило себя в те годы (1872-73), когда книга Адольфа Гурвица (Adolf Horwicz) Psychologische Analysen auf physiologischer Grundlage попала в мои руки. В этой работе Гурвиц показал, что вся психология основана на так называемой схеме рефлексов: чувственные впечатления, следующие за раздражением, идеи, ведущие к мысли, выражающему движению и волепроявляющему действию. Простейшими рефлексами являются моторные феномены, следующие за раздражением. Эти стимулы должны привести к элементарным чувствам, высвобождающим соответствующие движения, представляя самое элементарное начало волеизъявляющих поступков. В промежутке между этими впечатлениями с одной стороны и моторными выражениями с другой на поверхность всплывают идеи: сперва в простейшей форме, но развивающиеся в более и более сложные таким образом, что их наивысшая форма может быть описана как мыслительный процесс. Таким образом, идея и впоследствии мысль представляются лишь мостом, посредником между впечатлением с одной стороны и выражением с другой. Эта теория, разработанная Гурвицем, наиболее осторожным и доходчивым образом, очень хорошо подходила идее, выведенной мной из Шопенгауэра, а именно, что мысль изначально является лишь средством достижения цели, поставленной волей, и обе идеи совпадали с убеждением о превосходстве практического, полученного мной от Канта.
Как я уже упоминал, в то время я не только работал над изучением философии и ее истории, но был главным образом занят великими идеями, совершавшими революцию в науке в это время. В первую очередь, я интересовался использованием механической теории с особым уклоном в сторону «Закона сохранения энергии» в каждой области природы. Во-вторых, я изучал новые перспективы, взятые на себя органической химией в результате введениятеории эволюции Дарвина и теории отбора, включенной в нее, а именно механический, автоматический отбор наиболее приспосабливаемого через так называемую «борьбу за выживание». Во всех отраслях органической и неорганической науки я стремился получить не только общие сведения, но и, насколько этого позволяли условия, особые знания по наиболее важным вопросам. Я воспользовался каждой возможностью быть в курсе движения, не только читая специальные книги, но также вступая в личный контакт с учеными. Именно так я вошел в контакт с Хуфнером – профессором психологии – и однажды имел с ним интересный разговор на тему жизненной силы (Life-force). С юношеским предубеждением я очень рьяно отстаивал точку зрения против нее как против устаревшей и бесполезной теории. Он отметил, что мои возражения были отчасти оправданы, но он указал, что использование этой идеи было практически целесообразно и что она может быть не просто допустима, но даже необходима, хотя она и может быть оценена как неверная или по крайней мере не в полной мере теоретически оправдана. Он дал мне свою книгу о жизненной силе, которая тогда только появилась.
Все это посеяло новое семя в моем уме, и оно оказалось проявившим самую длительную и решительную важность. Оно заставило меня тщательно искать аргументы на тех же самых строках, и я собрал примеры из всех наук. Тем больше возможностей я имел, поскольку я не только изучал многие отрасли науки, но и с настоящей универсальностью пользовался каждой возможностью исследования новых научных сфер, в которых личные знакомства оказывались так же полезны, как и книги.
В мой последний год в Тюбингене, с осени 1873 по лето 1874 года, я изучал главным образом классические языки, греческую археологию и немецкую филологию. Так как я мог формально покинуть изучение теологии осенью 1873, которое я до тех пор номинально продолжал ex profeso, согласно желаниям моих родителей, я должен был согласоваться с университетским планом лекций. Так что в этот последний год я посещал занятия по классической и немецкой филологии. Что привлекло меня больше всего в классической филологии, было греческое искусство, а в немецкой филологии – эволюция языка, с которым к тому времени обращались в соответствии с теорией эволюции благодаря Индо-немецкой грамматике Шлейхера. Я также начал изучение Санскрита под руководством Рота.
Что больше всего интересовало меня в этих занятиях и занятиях по истории, которые я также посещал, было практическим контактом с точными научными методами. С тех самых пор, как я попал под влияние Зигварта, я интересовался логикой, не только в ее формальном проявлении, но в особенности ее методологией, и теперь меня приветствовала возможность сотрудничества в практиках научного метода и в формулировании их теоретических заключений.
Летом 1874 года я выпустился из Тюбингена с конкурсной диссертацией «Недавние теории сознания» («Recent Theories of Consciousness»), в которой классическая и немецкая филологии встречались в качестве подчиненных разделов.
Но теперь земля горела под моими ногами. Я потратил четыре года в Тюбингене. В соответствии с правилами Колледжа, я должен был провести там восемь семестров. Все, что я мог вынести из Тюбингена, я заполучил сполна своей тяжелой и честной работой. Теперь мне было желательно закончить один год добровольной военной службы, и для этого в соответствии с обычаем многих моих южно-германских земляков, я выбрал Лейпциг, в знаменитом университете которого я мог изучить так много нового и важного.
Однако прежде чем покинуть свой дом, мне не терпелось проконсультироваться у некоторых ученых мужей по вопросу, не выходящему у меня из головы. В Штутгартской Школе Грамматики я отошел от теизма в пользу пантеизма, а в университете Тюбингена я развился от пантеизма по пути Кантианского агностицизма к позиции, приближающейся к атеизму Шопенгауэра. Теперь вставал вопрос: на таком основании теоретического атеизма какой линии следует придерживаться в отношении исторических форм Церкви и религиозной догмы с ее историческими истоками, и позволялось ли принимать абсолютно негативное положение к позитивной Церкви. По-моему, это не было необходимым. Мои исследования греческой мифологии, в частности ее выражение в древних произведениях искусства (в то время называемое «Мифологическое искусство») научило меня, что в соответствии с обычаями культурных греков и римлян, и как я заметил ранее у Платона, к этим мифам можно относиться как к «мифам», и все же (или скорее благодаря этому) продолжать оценивать такие фикции с точки зрения их этической и эстетической ценности. По этому поводу я хотел услышать мнения трех мудрых мужей – в то время знаменитейших сынов Швабии – Давида Ф. Штрауса, анализировавшего библейские истории, и в частности Новый Завет и формулы догмы как «мифы»; Фридриха Т. Фишера, ранее обрушившего мощный удар по Церкви, но кто, будучи историком-искусствоведом, не мог заниматься делом без церковных мифов; и наконец, Роберта Майера, который открыл закон сохранения энергии и совместил строго механистическую идею природы с сильным религиозным чувством. У меня уже были отношения со Штраусом, чья книга Old Faith and the New (Старая вера и новая) производила много шума в то время. Мне было просто увидеться с ним, но я застал его болеющим в постели, несколькими месяцами позже ставшей его смертным одром. Таким образом, наш разговор не мог зайти очень глубоко, но он представил мне своего старого друга Фишера. Он, однако, только мог говорить о его любимейшей теме тех дней – «Упадок немецкого народа с 1871 года», на которую он публично рассуждал при разнообразных поводах. Он хотел услышать мое мнение как представителя молодого поколения. В то время я бы не совсем согласился с термином «упадок», но я должен был признать, что даже я замечал признаки хвастовства и заносчивости, а также недооценки соседних цивилизаций. Французы, столь славно побежденные, недооценивались как с этической, так и с культурной стороны. Но что казалось мне гораздо более опасным, было всеобщим недопониманием и даже презрением англичан. Со своих ранних лет я знал многих англичан, и я научился различать вместе с их странностями и способности, и надежность. Более того, я испытывал величайшее восхищение их литературой, и имена Юма и Дарвина делали Англию вдвойне дороже для меня. Но здесь, мне казалось, Фишеру чего-то недостает из-за того, что он знал англичан со стороны и не восхищался Юмом и Дарвином. Мой визит к Р. Майеру был случайно предотвращен.
Переведено на русский Е. Г. Анучиным при поддержке журнала © ykgr.ru.
Редактор: Чекардина Елизавета Юрьевна
Копирование материалов книги разрешено только при наличии активной ссылки на источник.
На английском в Литрес На английском в OZON На русском языке в ykgr.ru
Мир без иллюзий: как «проснуться» в реальности
Впервые идея об иллюзорности воспринимаемого мира была сформулирована в индуизме, пожалуй, самой древней из религий. Весь мир объектов и форм есть майя (иллюзия), и мы от рождения до смерти погрязли в ее сетях. Майя страшит всех, ибо никто не может ей противостоять, и мы, принимая мир, который видим и в котором живем, за реальность, обрекаем себя на новые и новые перерождения в физическом теле, на вечное существование в колесе сансары.
«Пока человек чувствует, что наиболее важное и значительное явление в мире – это его персона, он никогда не сможет по-настоящему ощутить окружающий мир. Точно зашоренная лошадь, он не видит в нем ничего, кроме самого себя.
Чувство собственной важности делает человека безнадежным: тяжелым, неуклюжим и пустым.К. Кастанеда, «Путешествие в Икстлан».
Что есть иллюзия?
В психологии иллюзией называется нечто неверно воспринимаемое, обман зрения или слуха. Если присмотреться или прислушаться хорошенько, ошибку можно распознать. Этим иллюзии отличаются от галлюцинаций.
Однако в эзотерике иллюзией называется нечто другое. Это не ошибка органов чувств и не галлюцинация, а, скорее, привычка воспринимать окружающую реальность строго определенным субъективным образом, привычным с детства.
Факты говорят о том, что каждый из нас действительно воспринимает реальность субъективно, в силу индивидуальных различий органов чувств и развития соответствующих отделов мозга. Мы по-разному воспринимаем цвета: кто-то видит больше оттенков, кто-то меньше, а кто-то вообще дальтоник. Один и тот же цвет разные люди могут воспринимать и описывать по-разному. Так же со слухом: одни различают партии инструментов в оркестре, другие с трудом выделяют составляющие звука. Некоторые способны разложить на составляющие и запах. Такой человек, например, описан в романе Патрика Зюскинда «Парфюмер. История одного убийцы». Гренуй (герой произведения) родился с необычной способностью воспринимать и распознавать запахи, мир для него был совершенно иным, чем для всех других людей. К сожалению, при этом он был безнадежным психопатом.
Какова же объективно существующая реальность? Никто этого не знает. Разве что, опираясь на голые законы физики, безо всякой субъективности можно вывести ее математическую модель. Еще более сложно дела обстоят с так называемой картиной мира, формируемой изначально речью. У представителей разных народов в силу различий языка отличаться будут и схемы мироописания — то, что называют «менталитетом». Вырастая в определенной культурной среде, человек воспринимает и описывает мир через языковую призму, а кроме того, в каждой отдельной локации, даже в каждой семье есть свои определенные традиции, убеждения, не говоря уже о религиях и местных суевериях. И кроме всего вышеописанного, есть вещи и явления, которые вовсе трудно поддаются описанию. К таким вещам относится, например, мистический опыт.
Иллюзии макрокосма и микрокосма: эксперименты физиков и нейробиологов
Микрокосм и макрокосм — понятия из античной натурфилософии, означающие малый и большой «космос», порядок – человека и Вселенную. Концепция подобного устройства вселенной и человека есть во многих эзотерических учениях, а мифология разных народов содержит миф о творении мира из тела первого человека. «Что наверху, то и внизу» – слова из Изумрудной Скрижали легендарного Гермеса Трисмегиста.
Последние исследования астрофизиков показали, что мир не таков, каким мы знаем его: есть нечто, ранее недоступное человеческому восприятию, однако, безусловно, существующее. Это так называемые Темная Материя и Темная Энергия. Эти субстанции были открыты совсем недавно. Они невидимы для человеческого глаза, не регистрируются приборами, но их существование подтверждается наличием сил гравитации. Эта сила сохраняет целостность Вселенной, скрепляя ее элементы, подобно клею.
Как была открыта Темная Материя: до 70 годов 20 века существовало мнение, что наша Вселенная расширяется и будет расширяться до тех пор, пока не наступит так называемая тепловая смерть — состояние, когда вещество распределено равномерно во всем объеме Вселенной, и процесс передачи энергии более невозможен. Однако постепенно стало известно, что настоящая масса Вселенной гораздо больше массы ее видимых частей.
Впервые это выяснил швейцарский астроном Фриц Цвикки во время измерения скорости движения одной из галактик. Он с удивлением обнаружил, что эта скорость гораздо больше, чем должна была быть, учитывая массу ее видимых частей. Это был настоящий переворот в физике, ведь из этого следовало, что либо законы гравитации неверны, либо есть некая субстанция, обладающая этой недостающей массой. Ей дали условное название «Темная Материя». Кроме Темной Материи, которая предположительно является обычной материей, выделяют также Темную Энергию — это субстанция, которая не подчиняется обычным законам физики для частиц. Эта энергия составляет большую часть «содержимого» Вселенной — около 68,3%, тогда как Темная Материя — всего 26,8%, и совсем малую часть составляют привычные нам атомы — 4,9%.
В 1983 году ученый-нейробиолог Бенджамин Либет провел эксперимент, доказывающий, что сознательный выбор человека — иллюзорен. Звучит жутковато, не правда ли? В ходе эксперимента участникам давалась инструкция: на выбор пошевелить правой либо левой рукой. При этом, желание пошевелить должно было возникнуть спонтанно. Момент движения отслеживался датчиками, а изменения активности мозга (в данном случае участка коры, отвечающего за движение) — с помощью электродов. Когда испытуемый решался сделать движение рукой, в коре головного мозга появлялся так называемый «потенциал готовности». При этом самих участников просили зафиксировать время, когда они решили подвигать рукой.
То, что потенциал готовности появляется еще до самого движения, нейрофизиологам было уже давно известно. Но вот следующее открытие удивило экспериментаторов. Оказывается, субъективное ощущение испытуемых о принятии решения возникало чуть позже потенциала готовности. Все выглядело так, будто мозг сам принял решение.
Большинство людей представляют ум как нечто отдельное от физического носителя, однако эксперимент Либета, кроме прочего, доказывает, что мысли и эмоции действительно генерируются импульсами внутри головного мозга. И второе заблуждение, которое развеивает это исследование — что людям все известно о своем мозге. Увы, так кажется лишь до тех пор, пока эта сложнейшая «машина» работает нормально. Малейший сбой в работе доказывает, как мало известно о происходящих там процессах на самом деле.
Карлос Кастанеда: мистификатор или гений?
Самый загадочный писатель двадцатого века, автор множества книг и основатель «Пути воина» – неоднократно подвергавшегося критике и разоблачениям, но все же имеющего множество последователей во всех странах мира. Кастанеда пересказывает в своих книгах учение Дона Хуана – этнического индейца и мага. Суть учения сложна и запутана, но цель та же – повышение осознанности, избавление от иллюзий этого мира. Это учение получило название Пути Воина. Дон Хуан считал, что достигший безупречности или человек Знания больше не повинуется законам этой иллюзорной реальности, так как может создавать свою. Цель пути воина – свобода, в том числе свобода ото всех человеческих потребностей (в самоутверждении, принятии, собственной значимости), в том числе и от необходимости чужих оценок, и в конечном итоге, обретение личной силы. Именно Кастанеде принадлежит авторство известного термина ЧСВ – Чувство Собственной Важности. Суждения Кастанеды довольно жестки и прямолинейны, а лучшим советчиком он называет Смерть, которая, в конечном итоге, ожидает всех и о которой нельзя забывать.
«Единственный по-настоящему мудрый советчик, который у нас есть, – это смерть. Каждый раз, когда ты чувствуешь, как это часто с тобой бывает, что всё складывается из рук вон плохо и ты на грани полного краха, повернись налево и спроси у своей смерти, так ли это. И твоя смерть ответит, что ты ошибаешься, и что кроме её прикосновения нет ничего, что действительно имело бы значение. Твоя смерть скажет: «Но я же ещё не коснулась тебя!» [1].
Практики, которые предлагает Кастанеда для достижения большего осознания – это осознанные сновидения, остановка внутреннего диалога, сталкинг, а также внутренняя работа: перепросмотр событий собственной жизни, поиск «утечек энергии» – того, что делает слабее. Позже Кастанеда разработал систему физических упражнений, повышающих осознание, и назвал ее Тенсегрити. Все это придает его учению сходство как с практикой Четвертого Пути (работа с телом, эмоциями, избегание ловушек ума), так и с современной йогой (физические упражнения, медитация, энергетические практики).
Для чего все это нужно?
Все практики повышения осознанности и приближения к своей истинной сути преследуют одну цель – приподнять «завесу» между человеческим и божественным в себе, жить своей истинной сущностью, присутствовать в каждом моменте своей жизни, а также сохранить осознание и после смерти. Все это называется в разных учениях одним простым словом «Пробуждение». Высшая цель развития человека – проснуться в своей реальной жизни и видеть мир таким, каков он есть, творя свою истинную волю и будучи свободным от иллюзий.
Список литературы:
- 1. Карлос Кастанеда «Путешествия в Икстлан». - М., «София», 2015 г.
- 2. Том Стаффорд «Наша свобода воли - иллюзия?» [Электронный ресурс] // https://goo.gl/y9FctP
Автор: Надежда Козочкина, психолог
Редактор: Чекардина Елизавета Юрьевна